Помните! (сборник). Эдуард Асадов

      Как жаль мне, что гордые наши слова

      «Держава», «Родина» и «Отчизна»

      Порою затерты, звенят едва

      В простом словаре повседневной жизни.

      Я этой болтливостью не грешил.

      Шагая по жизни путем солдата,

      Я просто с рожденья тебя любил

      Застенчиво, тихо и очень свято.

      Какой ты была для меня всегда?

      Наверное, в разное время разной.

      Да, именно разною, как когда,

      Но вечно моей и всегда прекрасной!

      В каких-нибудь пять босоногих лет

      Мир – это улочка, мяч футбольный,

      Сабля, да синий змей треугольный,

      Да голубь, вспарывающий рассвет.

      И если б тогда у меня примерно

      Спросили: какой представляю я

      Родину? Я бы сказал, наверно:

      – Она такая, как мама моя!

      А после я видел тебя иною,

      В свисте метельных уральских дней,

      Тоненькой, строгой, с большой косою —

      Первой учительницей моей.

      Жизнь открывалась почти как в сказке,

      Где с каждой минутой иная ширь,

      Когда я шел за твоей указкой

      Все выше и дальше в громадный мир!

      Случись, рассержу я тебя порою —

      Ты, пожурив, улыбнешься вдруг

      И скажешь, мой чуб потрепав рукою:

      – Ну ладно. Давай выправляйся, друг!

      А помнишь встречу в краю таежном,

      Когда, заблудившись, почти без сил,

      Я сел на старый сухой валежник

      И обреченно глаза прикрыл?

      Сочувственно кедры вокруг шумели,

      Стрекозы судачили с мошкарой:

      – Отстал от ребячьей грибной артели…

      Жалко… Совсем еще молодой!

      И тут, будто с суриковской картины,

      Светясь от собственной красоты,

      Шагнула ты, чуть отведя кусты,

      С корзинкою, алою от малины.

      Взглянула и все уже поняла:

      – Ты городской?.. Ну дак что ж, бывает…

      У нас и свои-то, глядишь, плутают.

      Пойдем-ка! – И руку мне подала.

      И, сев на разъезде в гремящий поезд,

      Хмельной от хлеба и молока,

      Я долго видел издалека

      Тебя, стоящей в заре по пояс…

      Кто ты, пришедшая мне помочь?

      Мне и теперь разобраться сложно:

      Была ты и впрямь лесникова дочь

      Или «хозяйка» лесов таежных?

      А впрочем, в каком бы я ни был краю

      И как бы ни жил и сейчас, и прежде,

      Я всюду, я сразу тебя узнаю —

      Голос твой, руки, улыбку твою,

      В какой ни явилась бы ты одежде!

      Помню тебя и совсем иной.

      В дымное время, в лихие грозы,

      Когда завыли над головой

      Чужие черные бомбовозы!

      О,