Ермак: Начало. Телохранитель. Личник. Игорь Валериев
обычному казаку. Мало кому удается. Также рассказал о том, что у Селеверстова находятся три хороших строевых коня и оружие, которые он сохранил для Алениных после боя Тимофея с хунхузами.
Потом дед Афанасий раскрыл шкатулку, достал пачку кредитных билетов по двадцать пять рублей и, развернув платок, высыпал на стол кучку золотых пятирублевок.
– Здесь восемьсот рублей, – вздохнул старик. – Семьсот атаман передал кредитными билетами. Это премия за убитых тобой хунхузов и их снаряжение от наказного атамана. Селеверстов с казаками, сам понимаешь, все более-менее нормальное с хунхузов поменял на бросовое из станичного добра, но все равно добре получилось. Семь сотен рублей – очень хорошая премия. А сто рублей я накопил за последние годы на черный день. Теперь это все твое. На учебу, внучек, тебе.
– Де́да! Афанасий Васильевич! Да что вы, в самом деле! Прекратите! Вам еще жить да жить.
– Нет, внучек. Пришло мое время. Все, отжил свое. Пора!
Старик, тяжело встав из-за стола, прошел в угол горницы, где стоял сундук, открыл его, достал свой парадный мундир с наградами и разложил его на кровати.
– В нем меня похоронишь! Награды только перед тем, как в землю опускать будете, сними. Оставь себе на память.
Я глядел на деда, и мои глаза наполнились влагой.
– Все, внучек. Теперь в баню. К Богу на суд надо чистым приходить.
Старый Аленин взял чистое исподнее, уже лежащее на кровати, и вышел из горницы.
«Чудит старик, – подумал я. – Но хорошо, что с ним объяснился. Теперь скрывать ничего не надо. И принял всю эту невероятность дед как-то спокойно, хотя ни одной книжки фантастической не читал».
Я подошел к столу. Завернул деньги в платок и положил обратно в шкатулку. Затем открыл ларец и долго перебирал лежащие там бумаги. В основном это были выписки из церковных книг о рождении и смерти членов семьи Алениных, поминальная книга с датами помина умерших родных, наградные листы и прочие документы. Убрав шкатулку и ларец в сундук, взял в чулане самовар и понес его на двор, чтобы наполнить водой и растопить. Дед после бани мог выпить чашек пять-шесть прям-таки обжигающего чая.
Выйдя на крыльцо, увидел, что дед с влажными волосами и бородой, в чистом исподнем уже сидит на любимой лавке у крыльца.
– Чайку – это хорошо. – Дед размашисто перекрестился. – Давай, внучек, раскочегарь самовар да в бане приберись, а я пойду прилягу, что-то ноги не держат.
Старый Аленин начал подниматься на крыльцо, пропустив спускающегося внука.
– Да, Тимофей, чуть не забыл! Домовина моя готовая на подволоке в сарае лежит.
– Деда, ну что ты все заладил: умру, домовина, похоронишь меня… Как маленький.
– Цыц у меня! Ишь, голос поднял! Еще не умер. А офицером стань, Тимоха, и науки свои полезные казакам передай. Это мой наказ тебе, Тимофей Васильевич! – с этими словами старик зашел в дом.
Я быстро наполнил свежей водой самовар, растопил его, потом сбегал в баню, вымел листья, опавшие с веников, которыми парился дед, промыл полы, лавки, замочил в щелоке