Говорит Гитлер. Зверь из бездны. Герман Адольф Рейнгольд Раушнинг
Я убедился на своем примере и на примере других, что такому очарованию можно поддаться лишь тогда, когда хочется ему поддаться. Я заметил, что Гитлер оказывал наиболее сильное воздействие на тех, кто был гипнабелен, с оттенком женственности в характере, или же, благодаря воспитанию и общественному положению, был склонен к раболепию и культу личности. Внешность и манеры Гитлера, определенно, ни в коей мере не способствовали повышению его личного обаяния.
Гитлер принял нас нарочито приветливо. Это было как раз после одного зверского убийства в Верхней Силезии. Национал-социалисты среди ночи ворвались в дом своего политического противника и забили его до смерти. Рейхсканцлер фон Папен, который позднее вынужден был уступить Гитлеру в борьбе за власть, отдал суровые распоряжения относительно политических преступлений. Убийцы Потемпы были приговорены к смерти. Гитлер послал фон Папену скандально известную телеграмму с заявлением о солидарности с этими убийцами. Он одобрял их поступок, он называл их своими товарищами. Благодаря этому поступку Гитлер потерял благосклонность многих людей. Его звезда начала блекнуть.
Наша беседа вертелась вокруг недавних событий. Гитлер с негодованием говорил о борьбе национальной буржуазии против него. Он назвал ее истинным врагом Германии.
«Я распущу „Стальной шлем“», – заявил он с уверенностью человека, который знает, что делает. («Стальной шлем» был национальным союзом фронтовиков, фактически – боевым отрядом Немецкой националистической партии). Затем он принялся обличать политику Папена – лживую и преступную, по его мнению. Он коснулся смертных приговоров и назвал их насмешкой над чувством законности. Энергичность его тона показывала, насколько остро он осознает невыгодность своей позиции.
«Народ никогда не забывает таких кровавых приговоров, – сказал он. – В такое беспокойное время нация может простить все, что случается в открытом бою между двумя противоположными мировоззрениями. Если я дам штурмовикам свободу действий, если в уличных боях погибнет двадцать или тридцать тысяч немцев – нация переживет все это. Она перенесет такую утрату. Это будет похоже на гибель в открытом бою, на полях сражений. Но ошибочный приговор, вынесенный хладнокровно и обдуманно, смертный приговор, вынесенный и приведенный в исполнение вопреки безошибочному правовому чутью народа, смертная казнь за поступок, совершенный под влиянием национальных чувств, как за банальное убийство, – нация запомнит это навечно».
Признаюсь, что эти страстно преподнесенные аргументы произвели на меня впечатление, хотя сам я, как и большинство народа, видел в отвратительном убийстве Потемпы[2] не что иное, как одно из наиболее мерзких пятен на коричневой рубахе, до сих пор считавшейся почетной униформой. Но как много ужасных убийств и пыток совершено с тех пор СА и СС! Не под влиянием национальных чувств, а просто ради собственного удовольствия, с жестокостью и трезвым расчетом. Я не знаю, вспоминал
Ночью 9 августа 1932 года пятеро нацистских штурмовиков (Sturmabteilung) ворвались в квартиру Конрада Петрзуха, шахтера-коммуниста и профсоюзного деятеля, в Верхнесилезской деревне Потемпа (ныне часть сельской общины Крупски Млын в Польше.) и избили его до смерти в присутствии матери. Пятеро убийц не сделали ничего, чтобы замаскироваться во время нападения, и были быстро арестованы. После широко разрекламированного судебного процесса в Бойтене (ныне Бытом, Польша) они были признаны виновными в убийстве и приговорены к смертной казни. Гитлер, как и другие высокопоставленные нацисты, был в ярости не только по поводу приговора, но и по приговору. Пока пятеро убийц находились в тюрьме, он отправил им телеграмму: «Товарищи мои! Я связан с вами безграничной преданностью перед лицом этого ужасного кровавого приговора. Моя фотография висит в ваших камерах. Как я мог оставить тебя? Любой, кто борется, живет, борется и, если нужно, умирает за Германию, имеет право на его сторону» – прим. ред.