Экспедиции в Экваториальную Африку. 1875–1882. Документы и материалы. Пьер Саворньян де Бразза
и ходят, выпятив грудь вперед. Девушки кажутся достаточно симпатичными, несмотря на дикарский вид; но они быстро утрачивают привлекательность: время оставляет на них свои разрушительные следы, мстя за пренебрежение к гигиене.
Положение женщин очень тяжелое: их заставляют делать любую работу. От этой доли не избавляет и материнство. Даже кормя грудью малышей, привязанных сбоку перекинутым через плечо ремнем, они продолжают выполнять свои обязанности.
Не без труда Мамьяке удается освободить для нас хижину, чтобы мы пожили в ней некоторое время.
Я делю ее с четырьмя лапто, козленком и двумя курицами, дарами вождя оссьеба. Нет ничего более неудобного, чем жилище фанов. Прямоугольной формы, с покатой по обеим сторонам крышей, сколоченная из бревен и обшитая корой, она настолько низкая,[372] что европеец невысокого роста сможет войти туда, только согнувшись[373]. Внутренняя часть обычно разделена на три или четыре отсека, включая кладовую и кухню, куда и воздух и свет проникают только через дверь. Чтобы заснуть, нам приходится свыкнуться с дымом и специфическим запахом в хижине, а также с шумом, царящим на улице до поздней ночи[374], да еще надо найти удобное положение на кровати из узких досок, грубо отесанных и к тому же неровно прикрепленных друг к другу.
Вторая часть дня занята тем, что я приучаю дикарей к моему присутствию. Вечером Мамьяка, уже представивший своих сыновей и жен, собственноручно приносит мне обед. Я получаю корзину спелых бананов, нежную маниоку, копченую дичь: наверняка, меня принимают как почетного гостя. Я засыпаю, полный надежды.
Следующий день посвящен тому, чтобы окончательно завоевать моих острозубых друзей. Я провожу настоящие сеансы фокусничества и пиротехники: удары током, взрывы, яркие вспышки магния имеют бесспорный успех, каждый видит в них проявление нашей сверхъестественной силы. Я демонстрирую действие разрывной пули. Мои гости теперь уверены, что я могу из магазинной винтовки сделать столько выстрелов, сколько пожелаю. В целом мне удается внушить им самое твердое убеждение в могуществе белых и обеспечить себе дружбу всех присутствующих.
Я провожу еще один день в качестве экспоната, на который приходят посмотреть многочисленные посетители. Их фамильярность возрастает и становится назойливой, но я позволяю им подходить и без конца трогать меня, в то время как другие столь же многочисленные зрители внимательно наблюдают за моими малейшими действиями[375].
Однако я намереваюсь расширить контакты. Не думая пока о том, чтобы проникнуть еще глубже в эту страну, я обхожу родичей и союзников Мамьяки. Я обмениваю несколько стеклянных украшений на провизию, которую мне не устают приносить жены вождей, рассказываю о товарах, оставленных в Лопе, и <говорю>, что хотел бы заехать к ним еще раз, чтобы по пути одарить каждого; одним словом, пытаюсь заинтересовать всех нашим близким визитом. И везде я встречаю самый теплый прием: не только мои носильщики отказываются от
«Хижины низкие и сделаны из коры деревьев» (
Ср.: «Так как хижины очень низкие, мне пришлось наклониться, чтобы пройти через внешнюю дверь…» (Ibid. P. 283).
«Жители очень неопрятные и шумные» (Ibid. P. 275).
Ср. впечатления Марша во время посещения им оссьеба в июне 1876 г. (Ibid. P. 268–271).