Дни освобожденной Сибири. Олег Помозов
у населения негатив возмещался в первую очередь на бывших красногвардейцах. Те из них, что не смогли эвакуироваться вместе с остальными своими товарищами на пароходах, как правило, подвергались арестам и даже, порой, самосудам, а тех, кто, опасаясь преследований, бежал из города своим ходом, вылавливали по деревням местные жители и сдавали властям. О каких-либо гарантиях неприкосновенности личности в первые дни победившего антибольшевистского восстания, конечно, говорить не приходилось. Производство арестов и обысков имело тогда стихийный характер, их осуществляли не только военные отряды и патрули, но и само население, не имевшее никаких устных распоряжений на сей счёт, а тем более документов на руках. Однако вскоре, приказом начальника гарнизона №4 право обысков и арестов было строго настрого ограничено и передано в руки исключительно военных властей и то в соответствии с ордерами, выданными специальной следственной комиссией. Лишь в самых экстренных случаях, при обнаружении лиц, угрожавших своими действиями общественному порядку, военные власти могли осуществлять немедленное задержание и обыск, но при этом в течение 24 часов обязаны были дать отчёт о проведённых мероприятиях и самое главное – предоставить в следственную комиссию доказательства правильности этих акций.
Понятное дело, что преследованию подвергались, в первую очередь, те лица, кто непосредственно осуществлял диктаторскую власть при большевиках, а также люди, запятнавших себя активным сотрудничеством с советской властью. Под подобного рода критерии подпадало достаточно большое количество жителей города, поэтому весьма скоро все томские тюрьмы, наполовину опустевшие 31 мая, вновь оказались полностью заполненными и даже переполненными. Из наиболее высокопоставленных функционеров советского режима за решёткой в первые дни после победы мятежа оказались такие люди, как заместитель председателя губернского ревтрибунала Мараев, а также три командира городского батальона Красной армии, офицеры Лившиц, Устьяров и Ильяшенко. Все трое, как следует из воспоминаний Вениамина Вегмана, добровольно остались в городе для того, чтобы, во-первых, силами вверенных им подразделений обеспечить в городе порядок на переходный период, а, во-вторых, освободить из тюрем политических заключённых. Левый эсер Евгений Ильяшенко даже, якобы, получил на этот счёт специальный мандат от большевистского исполкома. Освободив из тюрьмы своих политических противников, они сами вскоре оказались за решёткой. Пикантность ситуации была ещё и в том, что, например, поручик О. Я. Устьяров являлся членом Сибирской областной думы, избранный в этот орган высшей сибирской представительной власти от сибиряков-фронтовиков, а, следовательно, обладал депутатским иммунитетом. Однако это ему мало помогло. Всех вышеперечисленных, а также других видных совдеповцев содержали в одиночных камерах главной губернской тюрьмы (в так называемом секретном