Семиведьмие. Бронзовый котел. Эйрик Годвирдсон
phasis>Иллюстрации: Моррис Мария-Валерия
Сказка о козочке с золотыми рожками
…снует игла в руке – лёгкие белые пальцы сжимают серебристое жало, тянется яркий след за иглой. Королева Радда любит вышивать. Пусть увлечение это и казалось многим ее подругам юности глупым, а той всегда было все равно. Королева Радда еще любит рассказывать сказки. И любит свое короткое имя – впрочем, больше всего ей по нраву то, что ее, Радалиндис раэн Янгорр-Торглод, зовет Раддой только ее супруг, государь и возлюбленный, его императорское величество Грон Первый.
– А знаешь, есть ещё сказка – такая старая, что даже моя древняя, точно прах земной, нянька говорила – ее прабабка ту сказку слыхала в детстве своем, и уже тогда у сказки той не могли сыскать корней. Так что было ли так, или нет, никто не знает, – говорит она негромко, и голос ее, мягкий и напевный, струится, точно серебряная нить. – Сказать ли ее, светлый супруг мой? Угодно ли послушать?
– Сказывай, конечно. Мне твои истории не прискучивают никогда. Сказывай, Радда.
И она принимается за сказку – такую старую, что неведомо, было ли то на самом деле когда.
Тихий голос ее плетет вязь узорчатую, точно игла по полотну тянет рисунок, прихотливый и изысканный:
– Говорят, в иную пору Тавтейрский лес не то, что нынче был – покрывал собою половину земель крайморских, тянулся от гор и до речных долин, темен и густ был не в пример тому, что нынче. Правил тогда землёй меж холмов, у реки, один барон – земли его и по лесному краю тянулись далеко, где кончаются те, лишь зверье лесное ведало, да людям сказать забыло. Мало кто оспорить мог силу владетельного барона – как звали того, стёрла нынче молва, а вот имя врага его самого крепкого и поныне люди помнят. Недруга звали бароном Готридом, и долго он зарился на богатый надел да высокий замок с белыми стенами и крышами, точно всегда солнцем облитыми. Ух и зарился! Терзал набегами границы, грабил обозы с товаром и дичь чужую отправлял людей своих промышлять – а как ни старался, не смог ни куска от того каравая земли себе оторвать.
Может, случилось бы так, что славный барон, богатый землями и реками, лесами и садами, однажды дал бы бой недругу-соседу, да на том дело и порешилось бы – ан не случилось так, потому что не соседа укрощать хозяину белостенного замка пришлось, а собирать воинов да идти по зову долга и крови, воевать разбойников, с моря грядущих. Позвал государь-правитель сильнейших вождей своих с людьми при оружии вражий набег отражать. Тот собрался да поехал.
А может, и не было никакой войны тогда – а отправился ко двору по иному какому делу барон, тут рассказчики спорят часто. А не спорят о том, что и сам барон, и жена его с сыном новорожденным уехали из замка прочь. Жена – к матери своей с визитом, барон к сюзерену, по зову его, а уж зачем – не столь важно это, но вроде бы на самом деле так и есть в этой истории.
Вот уехал Тавтейрский барон, и супруга уехала. Старшего сына своего поставил править землёю в это время – тот был сильным и умным, и люди его ценили не меньше, чем отца, а то, вроде как, даже и больше, ибо милостив и великодушен был молодой господин. Была ещё у господ замка этого дочка, и вот ее имя уже в этой истории осталось накрепко – звали ее Лалейн, и минуло девчушке тогда восьмерик оборотов солнечных. Ах, как хороша была девчушка! Красивая – ровно живая песня о волшебном цветке! Ясный лоб, точно звездным светом омытый, волосы – лучи солнечные, косы жемчугом перевитые, глаза что зелень в весеннюю пору, светом пронизанная, а улыбка любого цветка краше, пусть даже и волшебного. Нравом весела и легка девочка была, и вся семья в ней души не чаяла – особенно братец старший. И верно, чьим-то великим счастьем стать малышке Лалейн судили небесные пряхи, когда та родилась – но в жизни случается всякое, и даже сами пряхи порой досадливо морщатся, когда путают нити, тянут за концы, и ругаются на пряжу, а когда вовсе невозможно становится разобрать узел, то берутся за золотые ножницы…
О том и история эта – приключилось все столь скоро, как любое лихое дело творится.
Только проводили отца и сюзерена из белых стен замковых – а через пару смен дня и ночи нагрянули к стенам нежданные гости. Барон Готрид со своими людьми то был, и молвил – послание у меня от здешнего господина! Пускать его не хотели, да показал он сыну хозяина замка отцову рукавицу – мол, и в самом деле послан им, послушай же! И так Готрид по прозванию Жестокий въехал во двор замка.
Бросил рукавицу юноше-ларандфорду в лицо и молвил:
– Отец твой – вороньим ужином нынче ночью сделался! А с ним и его жена с пащенком, твоим младенцем-братом! И теперь я хозяин этой земли и этого замка, посему – поклонись мне, целуй руку и назови своим сюзереном. Тогда, так и быть, оставлю живым да на службу определю… на конюшню!
Расхохотался Готрид, покуда парень смотрел на отцову рукавицу, заляпанную кровью, да велел своим людям всех, кто в замке об тот час есть, во двор вести.
Юный барон не растерялся, впрочем – крикнул страже надвратной трубить тревогу. Да только Готрид был хитер – живо свистнул своим