Сага о Тимофееве (сборник). Евгений Филенко
Тимофеев. – Это же голография, голографические образы. Фантомы!
– Голография, – с аппетитом повторил Лелик и прислушался к возникшим в его воображении ассоциациям.
– А, Фантомас, – важно покивал Дима. – Знаю, смотрел.
– Непонятный ты человек, – с укоризной сказал Фомин. – Тебе бы в Академию наук все это снести, а ты по общагам таскаешь.
– Я пробовал, – честно признался Тимофеев. – Но мне не верят. Говорят, что антинаучно, мол, не понимаете законов термодинамики… Я их, вообще-то, и вправду не понимаю. Иначе мне ни за что было бы не сделать вечный двигатель.
– Вечный… двигатель? – упавшим голосом переспросил Фомин. – А где он?
– На окне, – доложила Света. – В моем вентиляторе.
– Да-а… – снова произнес Фомин. – Что ж… Ну-ну… Подавай своих фантомов.
Тимофеев притушил свет, и в углу комнаты ожили сцены далекого прошлого, запечатленные на бумаге пером великого мастера, каждая фраза которого была маленькой, тщательно прорисованной объемными красками картиной, с передним планом и перспективой, и даже с небрежно брошенным в углу холста автографом.
– Чудно, право! – гудел на все комнату здоровенный козак Чуб, в долгополом, припорошенном снегом тулупе и мохнатой шапке. – А дай понюхать табаку. У тебя, кум, славный табак! Где ты берешь его?
– Кой черт, славный, – самокритично отозвался неведомо откуда взявшийся кум, тощий и давно небритый. – Старая курица не чихнет!..
Поздним вечером Света провожала Тимофеева на автобус. Ветер бился в древний фонарь, укрытый в голых ветвях такого же древнего дерева. По асфальтовой дорожке прыгали желтые блики.
– Тебе не бывает жаль расставаться со своими изобретениями? – спросила Света, прячась от жгучих порывов осенней непогоды в необъятной болоньевой куртке народного умельца. – Они же тебе как дети!
– Говорят, дети вырастают и уходят из родительского дома, – улыбнулся Тимофеев. – И потом – главное не в законченном и отлаженном приборе, а в том, что я знаю, как его закончить и отладить, и в любой момент могу повторить его в каком угодно виде. А самые любимые мои дети живут у тебя…
Света тихонько засмеялась.
– Ты большой хитрец, Тимофеев, – шепнула она. – Когда мы окончим университет, получим распределение и поженимся, все твои подарки снова окажутся с тобой.
Ночью Тимофееву снились голубые и розовые шары, которые носились по улицам, уворачиваясь от колес общественного транспорта, парили над домами, стучались в окна. Большие и легкие, как его счастье.
А утром, открыв глаза, он увидел сидящего на придвинутом к столу табурете правильного мужика и бывшего морского пехотинца Николая Фомина. Тот держал на коленях потрепанный атташе-кейс.
– Почему ты здесь? – с неясным предчувствием тревоги, такой неуместной после прекрасного вечера и радостных снов, спросил Тимофеев.
– Я думал, ты спросишь, как я сюда попал, – усмехнулся Фомин. – Твоя дверь сама открылась передо мной.
– Ничего удивительного, –