Слово о полку Игореве – подделка тысячелетия. Александр Костин
ьной программе, заучивая отдельные фрагменты наизусть. В течение всей своей жизни мне не приходилось встречать ни одного человека, который бы абсолютно ничего не знал об этом шедевре. Мало того, всякий раз, когда по той или иной причине возникал разговор о «Слове», окружающие тебя люди замолкали разом, лица людей облагораживались и после небольшой паузы кто-то обязательно, сначала тихонечко, как бы вспоминая что-то близкое, заветное, начинал декламировать: «Нелепо ли ны бяшеть, братие…» и т. д., кто сколько мог, вспоминал заученные когда-то наизусть в школе бессмертные строки зачина «Слова». Затем начинался шумный разговор на тему – кто может больше вспомнить строф памятника старины. Кто-то пытается наизусть прочитать «Плач Ярославны», другой с «пятое на десятое» пытается пересказать «Мутный сон Святослава» и т. п. Иногда в такой компании «попадался и настоящий «словолюб», который под всеобщее одобрение зачитывал наизусть целые фрагменты из повести, а затем делился своей радостью, что недавно по случаю приобрел редкий экземпляр такой-то книги о «Слове», с текстом «Слова» и обширным комментарием к нему. Иногда между участниками этой, стихийно возникшей дискуссии завязывались дополнительные связи, как то: у кого-то оказался на руках редкий экземпляр книги о «Слове», и он с удовольствием даст ее почитать или снять ксерокопию; у кого-то вообще оказалось два «двойника» некоей книги со «Словом», и он может уступить один экземпляр и т. д., и т. п. Расходились после подобной дискуссии, немного стесняясь друг друга, что чуть было не впали в детство, с одной стороны, и в то же время как бы повязанные друг с другом невидимыми нитями светлой памяти о своем прошлом, о своей родине – с другой.
Мне здорово повезло на самом первом этапе знакомства со «Словом», которое состоялось на первом уроке литературы в 8-м классе. Наш классный руководитель, он же учитель литературы, Анатолий Анатольевич, зашел в класс в каком-то приподнятом настроении в тщательно отглаженной полувоенной «форме одежды» (он был участник войны и инвалид II группы, потерявший на фронте правую руку и левый глаз) и торжественно заявил, что сегодня мы приступаем к изучению литературного памятника Древней Руси – «Слова о полку Игореве». Потом он как-то вдруг преобразился, встал к классу полубоком, вскинул вперед свою единственную руку и начал наизусть читать: «Нелепо ли ны бяшеть, братие…».
Класс затих, слышен был только шорох листьев за открытыми окнами (было начало теплой осени) да жужжание пролетавших мух. Мне казалось, что притихшие ученики, равно как и я сам, думали и переживали за то, не забудет ли А. А. какую-нибудь строку и не станет ли заглядывать в учебник. Где-то на 10-й минуте урока это чувство исчезло, и теперь все внимание было сосредоточено на том, чтобы вникнуть в слова этой песни, понять хотя бы отдаленно их смысл. Слова завораживали, звали в какую-то неизвестную даль, казалось даже, что они гипнотизировали нас. И когда было произнесено слово «Аминь», казалось, что класс вздрогнул, очнувшись от гипнотического сна, еще минута – и раздались оглушительные аплодисменты. Класс встал, провожая учителя, поскольку на этом урок был окончен. Все сделали вид, что не заметили, как А. А., выходя из класса, прикладывал своей единственной рукой белоснежный носовой платок к своему единственному глазу. Видимо, многое вспомнилось ему, пока он в течение 45 минут вводил нас, сельских мальчишек и девчонок, в священный мир героического эпоса русского народа, концентрированно воплощенного в нескольких страничках невзрачной на вид книжицы, которую он, видимо на всякий случай, держал перед собой в левой руке.
Потом, гораздо позже, уже в 10-м классе, на одном из уроков кружка «словолюбов», который в течение трех лет вел А. А., он рассказал историю появления у него в левой руке на первом уроке по «Слову» той самой «невзрачной книжицы». Оказывается, учитель прошел с этой книжицей всю войну, поскольку получил ее вместе с винтовкой в первый же день пребывания на фронте. Как боевую реликвию, мы передавали ее из рук в руки, кто-то даже понюхал, не пахнет ли она порохом той страшной войны. Обратили внимание на то, что брошюра выпущена в 1941 году военным издательством, на последней странице которой было оттиснуто: «Бесплатно».
Я вздрогнул, когда в середине 70-х годов в журнале «Наш современник» прочитал следующие строки из эссе «Память» В. Чивилихина: «К сожалению, нет у меня первого военного издания «слова» с пометкой «бесплатно», которое выдавалось политрукам, командирам и бойцам перед уходом на фронт вместе с оружием…»[1]. Дело в том, что много лет спустя после «счастливых школьных годов», уже в довольно солидном возрасте, повинуясь ностальгическому чувству по «малой родине», я посетил родные места и родную школу, из которой вышел убежденным «словолюбом». В школе по-прежнему работал кружок «словолюбов», члены которого попросили меня выступить с воспоминаниями о своих школьных годах, о том, как был организован этот кружок, который готовился отмечать 25-летие своего существования. Члены кружка хранили память о создателе и первом руководителе кружка, рассказали мне трогательную историю, выжавшую из глаз скупую мужскую слезу. Война, тяжелые ранения, да и нелегкая послевоенная жизнь подорвали здоровье учителя, и три года назад в возрасте 58 лет он скончался. Но самое трогательное