Сфера-17. Ольга Онойко
доказательства?
– Нет, – сказал Николас, – никаких вещественных доказательств. Если бы они были, я бы вас не побеспокоил.
Шукалевич потёр пальцами щёки. Его лицо казалось явственно несимметричным: модную короткую бороду с левой стороны пробороздил шрам. Шукалевич им гордился: это было почти боевое ранение. Во время Гражданской правительственным войскам удалось подбить машину одного из вождей революции… «И отшлифовать не хочет, – подумал Николас, – и бороду отрастил, чтоб заметнее было… Стерлядь, холёный ублюдок…»
Шукалевич улыбнулся. Реннарда охватил холод. «Прекратить эти мысли! Они же читаются по глазам!..»
– Что вас тревожит? – мягко спросил Шукалевич.
Николас помолчал, опустив взгляд.
– Товарищ Фрайманн производит впечатление надёжного человека, всецело преданного нашему делу, – медленно, раздумчиво проговорил он. – Очень надёжного. Очень преданного. Настолько, что это кажется странным. Он как будто кем-то придуман таким. Чёрный Кулак революции, легенда, человек, напрочь лишённый слабостей. Так не бывает.
Шукалевич сел и обхватил подбородок ладонью. Он слушал с большим интересом.
«Я говорю правду, – подумал Николас, – иначе никак: людям из внутренней безопасности можно говорить только правду, лжи они не поверят. Но правду тоже можно подобрать умело. Я действительно хочу знать всё об Эрвине Фрайманне. Мне очень, очень интересно, что о нём знает внутренняя безопасность. Посмотри мне в глаза, Лев, – я искренен, я чист. Я даже верю в то, что ты Лев, а не Стерлядь. По крайней мере пока сижу у тебя в кабинете».
– Я надеюсь, мои подозрения беспочвенны, – сказал он, и это тоже были совершенно искренние слова. – Но я хочу доказательств. Мне часто приходится иметь дело с товарищем Фрайманном. Мы должны доверять друг другу.
– Да, – подхватил Шукалевич, – все мы должны доверять друг другу. Это главное. Без этого не будет спайки, не будет согласия, дело революции окажется под угрозой…
Николас кивал и ждал.
Краем глаза он успел оглядеть кабинет Шукалевича и отметить, что начупр внутренней безопасности неравнодушен к роскоши и чувству стиля. Роскошь старательно выдерживалась в стиле «независимый Циалеш легко обойдётся без импортных товаров». Всё было отечественного производства – начиная со слабосильного, морально устаревшего лэптопа и заканчивая шторами. В других Управлениях так и висел дореволюционный импорт – пылеотталкивающая ткань-хамелеон, по желанию менявшая прозрачность и цвет. Никто просто не озаботился тем, чтобы её менять, служила она долго. Шукалевич озаботился.
Стенные панели – не композитные импортные, а из местного дерева. Да и картины на них – кисти своих художников… «А картины-то новые, – подумал Николас. – Пожалуй, что и краски отечественные. Ты отвечаешь за пропаганду, Стерлядь, тебе нужно как-то имитировать работу в этой области. Истерическое воспевание всего нашего – приём грубый, но бросающийся в глаза. Мы пока тебя терпим, Стерлядь, и халтуру твою тоже терпим».
– Кстати, –