Шестой моряк. Евгений Филенко
стало истинным благодеянием для народа. Тогда ни к чему будут ни мор, ни стихия в сопредельных державах. Его страна и без того возвысится над другими настолько, что никто не рискнет посягнуть на ее рубежи… Вскорости явлено было наглядное свидетельство того, что никакой я не демон, а простодушный мечтатель. Этот живодер обвел меня вокруг пальца. Он прикинулся искренним и понятливым учеником, внимал моему слову, первым приветствовал и последним провожал. А потом отравил своего учителя. Но не предал огню, не похоронил в земле – иначе Веление было бы формально исполнено, а его власти положен немедленный предел. Тиран замуровал меня в мертвом теле… Его придворные мудрецы остановили тление, выпотрошили труп и пропитали растворами, в которых тот мог бы храниться неограниченно долго. Во всяком случае, пока Тиран не умрет. Я знал: он рассчитывал на вечную жизнь, но еще тогда, на заснеженной площади, я развеял его мечты. Либо победа и смерть в установленный срок, либо вечная жизнь… в клетке. Теперь он поквитался за разбитые надежды. Я застрял между жизнью и смертью в высохшем мертвеце, которого Тиран заточил в каменном склепе у стен собственной цитадели. Он мог видеть меня, когда захочет. Он приходил и беседовал со мной, зная, что я не отвечу. В дни больших торжеств он поднимался на мой вынужденный приют и произносил оттуда свои дикие речи, испытывая болезненное удовлетворение от самой мысли, кого же он попирает своими грязными сапогами… Направляемое древним Уговором, Веление воплощалось без меня, помимо моей воли и участия. Тиран не изменился и творил со своим народом прежние безумства. Но все остальное изменилось. Чем страшнее становилось его правление, тем радостнее откликались на это притесняемые. Истребляемый народ был счастлив. А когда сопредельный властитель все же напал, его войска были завалены телами защитников Тирана, умиравших с его именем на устах. Обескровленная, изнасилованная держава славила своего правителя задушенным горлом… Тиран все же умер. Его тоже выпотрошили и какое-то время хранили рядом со мной, как предмет поклонения. Теперь пришел мой черед с ним беседовать, а его черед – не отвечать. У него никогда не было ответов на мои вопросы… Потом его вышвырнули, а меня… меня отчего-то не тронули. Мой труп оказался долговечнее. Я продолжал лежать в склепе у стен цитадели, забытый, ненужный, пережиток давней эпохи, наследие неудачно совершенного чуда, и Веление все длилось и длилось, и никак не могло исполниться окончательно, за каменными стенами текла какая-то нескладная жизнь, и все в этом мире шло наперекосяк…
Я был бы даже согласен вернуться обратно в ночь, в прохладу, под непроницаемо-темный, посыпанный звездами и слегка подернутый светлой дымкой небосвод. Как угодно, только бы прочь, прочь от давящих стен, от тесноты коридоров, от затхлой духоты золототканых гобеленов, от натыканных где попало мозаичных портретов правителей с одинаково выпученными бельмами и раздутыми щеками. Так нет же, я связан Уговором, я должен, снова