Экспедиция «Тигрис». Тур Хейердал
огромных лопастях понадобилось также увеличить веретена. Искусно применяя деревянные накладки, решили и эту задачу; правда, при этом веретена стали в сечении овальными вместо круглых. Творцы этих причудливых деревянных монстров горячо защищали свою необычную продукцию: дескать, ничего, что сечение овальное, ведь весла будут вращаться не в сплошном кольце, а в открытых уключинах. Так или иначе, делать веретена тоньше нельзя было, не уменьшив соответственно площадь лопастей, а это, подчеркивал Норман, свело бы на нет результаты саутгемптонских тестов. И ведь он был прав: для чего было затевать испытания, если пренебрегать их итогами!
К тому же на нас в это время обрушились куда более неотложные заботы. Норман, моя правая рука по всем вопросам рангоута и такелажа, свалился в постель с температурой сорок с хвостиком; второй штурман, Детлеф, тоже заболел; за ним Эйч Пи и остальные члены экипажа. Только мы с Карло остались на ногах, да Юрий, превозмогая недомогание, бегал от кровати к кровати со специальной аптечкой, разработанной для советских космонавтов. Болезнь не миновала и телеоператоров, и мы не на шутку встревожились. В арабских странах разразилась эпидемия холеры, и она добралась до деревень ниже по реке. Правда, в районе Эль-Курны не был зарегистрирован ни один случай.
И вот в такое время, когда чуть ли не все мои люди были прикованы к постели, хлынули дожди. Настоящие ливни. Совсем как в мифе о Ное. Болотные арабы забились в свои камышовые дома, ожидая, что вот-вот их островки оторвутся от грунта и поплывут. Суглинок в Садах Эдема превратился в липкую грязь. С помощью двух-трех человек я старался накрыть ладью камышом, чтобы защитить ее от воды. С ужасом смотрел я, как набухающие бунты начинают распирать стойки наших замечательных стапелей. Вес корпуса возрос, наверно, не на одну тонну, и стапели грозили развалиться. Мы срочно принялись вколачивать клинья в грунт, укрепляя покосившиеся стойки, а Мухаммед сбегал в Эль-Курну и принес зеленую пластиковую пленку, которой мы накрыли все суденышко. Если не считать этот малопривлекательный материал, наша ладья с двускатной крышей, по которой барабанил дождь, окруженная множеством расплывающихся луж, стала совсем похожа на Ноев ковчег. Мы волновались: как-то выдержат деревянные стапели растущую нагрузку? Выдержали! Тучи ушли, солнце снова озарило Сады Эдема, мы убрали безобразную пленку, и вот уже наш Ноев ковчег опять такой же сухой, как если бы его прибило к горам Араратским.
Пришла пора решать, промазывать или нет золотистую ладью черным асфальтом. Подняв со дна реки две испытуемые связки, мы с ужасом увидели, что они явно отсырели, прежней плавучести нет и в помине. На берегу распилили их примерно посередине и убедились, что они промокли насквозь. Асфальт потрескался. Стало быть, от него никакого проку, только лишний вес добавил.
Я глядел на Гатаэ и его ребят, которые безмолвно созерцали мокрые связки. Их замешательство было равно моему разочарованию. По мнению Гатаэ, единственное объяснение