На веки вечные. Александр Звягинцев
себя на всю жизнь… Без проблем, госпожа Чехова! – поднял указательный палец Фрейзер. – Уверяю вас – без всяких проблем…
– Я не понимаю, что вы имеете в виду? – беспомощно сказала она. И тут же страшно разозлилась на себя за эти жалкие интонации. Надо взять себя в руки, в конце концов. Этот тип и так слишком много себе позволяет.
– Мемуары, – щелкнул пальцами Фрейзер. – Ваши мемуары, госпожа Чехова. Студия готова закупить и права на их издание, и права на экранизацию… А это уже серьезные деньги!
– Вы считаете, что мои воспоминания будут так интересны?
– Уверен. Даже если то, что было в действительности, не так захватывающе, чтобы увлечь американского читателя, можно со спокойной совестью упомянуть об интимных контактах с высшими должностными лицами Третьего рейха… Лучше всего с теми, кто уже мертв, чтобы нам не докучали потом назойливыми опровержениями…
– Вы с ума сошли! Ничего подобного я «вспоминать» не собираюсь!
– Ну-ну, не отказывайтесь сразу… К чему такая спешка? И спокойнее, спокойнее. Вам нужно быть рассудительнее… Я ухожу, но скоро вернусь. А вы подумайте. Хорошо подумайте. Тем более, у вас нет другого выхода.
– Почему это?
– Потому что отказа мы не примем, – с вполне очевидной угрозой сказал Фрейзер. – Запомните это.
В Черч-хаусе (Вестминстер) продолжаются заседания Лондонской конференции стран-победительниц, на которой должен был быть разработан Устав Международного военного Трибунала. Трибунал обещает стать грандиозным мировым событием, расследующим небывалый масштаб преступлений. Страницы газет, журналов, кадры кинохроники переполнены документами о преступлениях фашистов. Газеты сообщают, что многотомные свидетельства преступлений вызывают растерянность даже опытных юристов.
И тем не менее, обсуждаемый Устав трибунала предусмотрит процессуальные гарантии подсудимым – в частности право защищаться лично или при помощи адвокатов, давать объяснение, допрашивать свидетелей, обращаться к суду с последним словом…
Глава XII
Вход запрещен
«Немцам вход запрещен» гласила надпись на немецком языке, небрежно намалеванная белой краской прямо на двери под вывеской «BAR». Молодой мужчина, высокий, светловолосый в скромном гражданском костюме, который был явно с чужого плеча, невольно замедлил шаг и какое-то время смотрел на надпись, словно пытаясь сообразить, где он находится. Он даже оглянулся, словно не веря своим глазам.
Перед ним была обычная улица послевоенного немецкого города, подвергшегося массированным бомбардировкам союзников – развалины, горы кирпичей, несколько случайно уцелевших домов, в одном из которых и расположился бар для оккупационных войск и куда-то бредущие люди, слишком тепло одетые для жаркого летнего дня, с чемоданами и узлами в руках…
У молодого мужчины были светло-серые, почти прозрачные глаза. Многодневная щетина на лице подчеркивала худобу и усталость, но в отличие от бредущих мимо него людей он не выглядел изможденным и тупо безразличным