Карта Талсы. Бенджамин Литал
только когда Эдриен требовалась пауза, она сама поворачивалась ко мне, да и то не для того, чтобы поболтать, или, боже упаси, коснуться меня или поцеловать, – нет, мы просматривали учебники по искусству. Я каждый вечер готовился, а потом пересказывал ей содержание курса истории искусств, насколько я его запомнил, художника за художником. Поначалу я был несколько неуверен в себе, меня злило, что мои ухаживания поставили на паузу, и я не предполагал, что ей понравятся такие художники, как Грез[6] или Шарден[7]. У обоих были скучные работы: жидкие цвета, умирающие люди, кто-то в парике наклоняется, чтобы поднять с пола ложку, или мать сидит с детьми за деревянным кухонным столом. Шарден еще мог заинтересовать Эдриен, потому что она сама была похожа на его молодую жену, которую он изобразил с белой шеей, в платке и с розовыми пальцами. Признаюсь, что каждый вечер, сидя дома в прохладе кондиционера, когда родители уже уходили спать, я клал на колени эти тяжелые альбомы по искусству и думал об Эдриен – об ее теле, – куда больше, чем там, в студии. Я воображал, что мы вместе учимся в колледже: после лекции по искусству мы идем в мою комнату.
Эдриен оказалась даже лучшей ученицей, чем я предполагал. В детстве она была хорошо знакома с окружением своей тетушки – она не просто подожгла ее гараж в семь лет, но и часто сидела за столом со взрослыми во время званых ужинов и праздников, что принесло ей куда больше пользы, чем Эдриен сама осознавала. Еще у нее была своя рабочая этика. Она смогла развить в себе чрезвычайное терпение.
– Раньше я пела в нескольких рок-группах, – рассказала она, – но я хотела столько репетировать, что никто не соглашался со мной работать.
Рассматривая альбомы по искусству, Эдриен останавливалась на целых пять минут над каждой картиной и в полном молчании буквально водила по ней носом. Я так долго на одно и то же смотреть не мог.
– Ты насчет Шардена не прав, – однажды сказала она. – Он очень выдержанный. Идеальные цвета.
– Да этот стул такого же цвета, как кусок мяса.
Может быть, Эдриен просто притворялась, стремясь доказать, что после колледжа ты не обязательно будешь разбираться в изобразительном искусстве. Она понимала, что может пострадать из-за отсутствия образования – если она ничего не добьется в жизни, люди будут ссылаться на это. Ее тетя уж точно. Может быть, и я со своей альма-матер стоял на той же ступени, что и она, и Эдриен хотела меня обуздать. Но когда она рассматривала картины, взгляд у нее был честный. И казалось, что ее личный интерес ко мне тоже неподделен. Иначе я бы перестал этим заниматься. Хотя на той неделе Эдриен ни разу напрямую не спросила моего мнения о ее картинах. Когда я делал комплименты, она не прислушивалась. И мы друг друга не трогали, не целовались.
– Что у Чейза есть такого, чего нет у меня? – спросил я однажды.
– Джим, ты счастлив.
– Что?
– Это странно. Ты единственный счастливый человек из всех, кто мне нравился.
Когда
Жан-Батист Грез (1725–1805) – французский живописец-жанрист.
Жан Батист Симеон Шарден (1699–1779) – французский живописец, прославившийся своими работами в области натюрморта и жанровой живописи.