Храм. Оливье Ларицца

      – Фернандо, вы когда-нибудь были женаты?

      – Нет, истории любви обошли меня стороной. Когда мне было девять лет, умер отец. Он был республиканцем, очень смелым человеком, его убили во время столкновений с националистами генерала Франко… После смерти матери, приблизительно в твоем возрасте, я решил посвятить свою жизнь вере. Как говорят, и душой и телом…

      – И тогда вы начали строить храм? Чтобы забыться?

      – Сначала я ушел в цистерцианский[4] монастырь. А через несколько лет серьезно заболел – туберкулез. Болезнь заразная, я стал угрозой для монастыря… И меня изгнали из моего рая. Благодаря Деве Марии, я выздоровел, хотя внутри истекал кровью. Я был очень несчастным, поэтому решил придерживаться данного мною обета, несмотря на козни, с которыми сталкивается всякий мирянин, пожелавший жить своей верой…

      – И вы стали счастливым?

      – Да, потому что знаю, зачем я на этом свете и ради чего живу.

      – И ради чего вы живете?

      – Ради того, чтобы благодарить Бога и строить мир, который Он нам доверил.

      – А если у меня никогда не было той веры, что у вас, Фернандо, как же мне ответить на этот вопрос?

      – Ты ответишь на него точно так же, странник, только чуть позже: ради того, чтобы строить мир, который тебе доверен.

      Старик поставил очень высокую планку, и я с ним согласился. Мы беседовали дольше обычного. Смеркалось. На таинственной лазури мимолетно вспыхивали, как в сказках, самые яркие цвета – от желтого до светло-зеленого. По кирпичному фасаду струилось вновь набранное вино, которое лилось бы в глотку этого невидимого, но уже пьяного Бога, опьяневшего от горькой воды, что течет из наших душ – наших слез. Исчез свет, и тут я понял нечто очень важное. Главное то, что ты способен увидеть, когда вдруг закатилось твое солнце, – вот в чем, возможно, истина.