Окаянная сила. Далия Трускиновская
у Аленки поразмыслить над уже невозможным супружеством: понесся вдруг возок вперед так, что держись! А вдогонку ему полетел отчаянный звенящий свист. И крики:
– Стой, стой! Служба государева!
Аленка ахнула: стрельцы! Выследили, нагнали, схватят, обратно в Москву повезут! На дыбу! Под кнут!..
– Спасе! – взмолилась она, обливаясь слезами.
А тем временем конники согнали все возки и телеги к поваленному поперек узкой дороги дереву и запричитали, завопили кучера.
Дверь возка распахнулась.
– Баба! – обрадовался темноликий мужик. – А ну, вылезай! Кто такова?
– Купецкая вдова я! Калашниковых! – крикнула Аленка, не заметив с перепугу, что на мужике – не стрелецкий кафтан, а какая-то подпоясанная чуга без всяких украшений.
– Купчиха? Федька! Тут тебе купчиха!
Подоспел и другой мужик, долговязый, вдвоем вытащили Аленку из возка, поставили перед собой.
Глянула Аленка на второго – языка лишилась: рожа страшная, борода кудлатая во все стороны от самых глаз растет, и скалится, нечистая сила, злобно!
– А коли купчиха – пошто на мешках едешь?
– В обитель я! В Успенскую! – ничего не соображая, твердила Аленка. – Вдова я! Постриг еду принимать! Отпустите меня!..
– Федька, забирай вдову купецкую! Сжалился над тобой Господь, послал и тебе сласть!
– Дядя Епифан! – заверещала Аленка, увлекаемая с дороги в глубь леса. – Дя-дя-а!..
Но не до Аленки, видать, было кучеру Епишке. Творилось невообразимое – с телег снимали увязанную кладь, кто-то, защищая, лез в драку, и, похоже, взяли уже кого-то на нож – такой дикий крик перекрыл шум схватки!..
А Аленка все еще не соображала, что догнали ее не стрельцы, а те портные мастера, что на больших дорогах шьют вязовыми булавами.
– Да не вопи ты, дура, – сказал Федька, – не убудет с тебя! Сейчас вот и поглядим, что ты за купчиха…
С тем и завалил.
Влажные кривые кочки подались под Аленкой, тело наполовину в них вмялось – Федька, удерживая за плечи, не давал приподняться, и показалось вдруг девушке, что вот сейчас и уйдет ее головушка в болото, и сомкнется оно над хватающим последний воздух ртом…
Она вцепилась было зубами в грязную руку, да попала не на кожу – на засаленный рукав.
– Ого! – Федька стряхнул ее, как малого кутенка. – Горяча ты, матушка! Это любо! Ну так вот те мой селезень!.. – Он распахнул на ней ферезею, ухватился лапищей за грудь. – Ах-х!.. Ха-а!..
Не человек – чудище дикое взгромоздилось на девушку, ахая от возбуждения. Жесткая борода оцарапала лицо и шею, Аленка высвободила руки, вцепилась в нечесаные космы Федьки, но оторвать его от себя не смогла.
– Ради Христа… Не погуби!..
– Невелик грех, замолишь!
– Феденька, батюшка мой… – Аленка уж не соображала, что лопочет. – Отпусти, не губи!..
Вдруг