Испепеляющий ад. Аскольд Шейкин
Нет. Сейчас время британцев. При случае взгляните на карту мира. Почти вся она цвета английского, м-м… газона. Хотите пример? Те же мамонтовские трофеи, о которых мы с вами не столь давно говорили в компании с господином Чиликиным, царствие ему небесное.
«Чудо какое-то, – подумал Шорохов. – Все помешались на одном и том же».
Сопровождая свои слова то стремительными, то плавными движениями рук, Ликашин продолжал:
– Когда ими интересуется кто-либо из американцев, чувствуешь: этих господ занимает лишь, сколько в них золота, икон, какие тысячи они стоят. У британцев интерес иной. Есть ли истинные произведения искусства, картины известных художников? В этом уверенность в собственном вкусе, праве выбора, наконец.
– В трофеях генерала Мамонтова они есть, эти произведения?
– Естественно.
– И сколько?
– Что – сколько?
– Если оценить. Пусть не самые дорогие.
– Вы! – Ликашин схватился за голову. – Представитель достойного российского купечества! И вас настолько испохабило общение с этим зарубежным коммерсантом! Что он вам? Кто? Гастролер!.. Можете передать. Это я и в глаза ему говорю. И мы с вами разве за партией в преферанс? Там после прикупа карты на стол и – полная ясность. Точней – полная предопределенность. А тут все зависит от того, что вы ждете в завтрашнем дне.
– А чего, Трофим Тимофеевич, – Шорохов с недоверием смотрел на Ликашина, – лично мне, скажем, в этом завтрашнем дне ждать?
Вспомнилось: «Три вопроса подряд собеседнику, и – о вас все известно», – говорил когда-то Мануков. Ликашин их задал четыре. Не слишком ли?
– Вы такой же… – подвел итог тот. – Но всяких там чаш для святых даров, кадильниц я не видел, поступило прямо в епархию. Прочее? Темнить не буду. У меня принцип: желаешь доверия, доверяй сам. Так вот, остальное я видел. И, признаться, не потрясен.
– Может, в казну что-то не попало, – осторожно проговорил Шорохов.
– Конечно, – энергично согласился Ликашин. – И вполне понимаю: на мельнице быть и в муке не запачкаться… Законное право командира.
Шорохову надоели переливы ликашинского голоса, то, как он поглаживает бородку, подмигивает, посмеивается. Сказал со вздохом:
– В чем оно, это право?
– Леонтий Артамонович, – Ликашин рассерженно взглянул на Шорохова. – Вы что? Прикидываетесь? Такое со мной не проходит. Ошибка генерала Мамонтова только в одном: пожелал быть фигурой политической. Отсюда все его беды,
– Какие беды! – Шорохов тоже рассердился, говорил зло. – На Дону на руках носят, командует корпусом. Большой войсковой круг почетную шашку поднес.
– Корпус… войсковой круг… шашка… Я о другом. Желаете повидать донского героя? – Ликашин по-озорному прищурился. – Стараюсь не для вас, для вашего генерала. А то вечером сядете писать донесение, и будет нечего.
– Вы говорите о ком? – спросил Шорохов.
– О генерале Хаскеле. О ком еще? Глава миссии, куда вы бегали на поклон. А приглашаю вас на встречу с другим генералом – с