Домострой. Елена Геннадьевна Антонова
остальное, что может меня куда-то довезти, помне – объекты моего истязания. Ну что я могу в варежках на велосипеде?!?!
Лыжи. Просто задница. Из последнего опыта (лет двадцати назад) я могу их прицепить к ботинкам и плавно упасть преимущественно вправо. Потому что я не понимаю всех этих неестественных продолжений тела. И всех этих чудовищных движений, будто человек идет назад. А сам посмотри непредвзято на лыжника – и поймешь.
Коньки еще можно как-то причислить к шпилькам, и как-то вертеться (я, кстати умею), но очень неудобно.
Такая же беспонтовая шняга – варенье. Все лето его варят из чего-то, ты покупаешь вместо помад и босоножек машинки для закатывания банок, какие-то жестяные крышки, и понимаешь, что все это отправляется в погреб внизу твоего дома. И оно так бесконтрольно, что уже, возможно, организовало революцию против твоего домостроя, а ты просто не знаешь, когда аврора, блядь, фигнет.
Конечно, несколько резидентов оседают в холодильнике, и это все похоже на какую-то сложную политическую игру. Типа, масоны существуют и они среди нас.
Причем, регулярно, но не часто, ты визуализируешь в холодильнике миллион баночек – на половину, на треть, на четверть заполненные разными субстанциями, и у тебя возникает очень устойчивое подозрение, что в твое отсутствие приходит, минимум, лепрекон какой-то, который распоряжается вареньем.
Опять же, что там на минус три метра под твоим домом, в погребе – вообще загадка.
В моей жизни с ними может справиться только хладнокровный Тема. Он умеет делать из тарелки блинов торт, промазанный вареньем. Но его я точно не обвиняю в масонском или большевистском заговоре. Скорее всего, ему достается то, что легально остается от лепрекона.
Есть, правда, один дивный рецепт варенья, но тут должны сойтись звезды.
И бывает, ты приезжаешь с работы не в ночи, и с ног тебя не валит. Тогда включается вдруг домострой, и ты понимаешь, что неделю назад ты в каком-то заоблачном представлении о своем доме притаранил домой мешки персиков, слив и прочих благ. И все сказали одну из тех невнесенных в алфавит букв и разошлись по своим делам. А теперь все вот это картинное благополучие жрут только мелкие мошки, которых ты ненавидишь, и большей частью потому, что мамо всерьез считает, что они – дети фруктов, а у тебя нет сил рассказывать ей основы биологии.
И тогда ты, большей частью, в гневе, встаешь на стул, снимаешь сверху медный таз ( мечта из твоей поездки в В – Вербилки – унылая распродажа осколков СССР), режешь в него все эти абрикосы-персики, для самоудовлетворения ищешь в саду еще какой придется секретный ингредиент и фигачишь варенье.
И ладно бы у тебя хватило ума это ценное варенье закопать на своих тридцати сотках, или хоть поднять жопу и отнести в погреб… нет же! На этом вся твоя деятельность заканчивается, и никто вообще никакое варенье не жрет в принципе.
Но вдруг через полтора года все как-то складывается, и какие-то оладушки возникают, и куча любимых благостных вокруг. И бабушка достает из холодильника