Игры марионеток. Марина Юденич
выпотрошил недавно визгливую шлюху из варьете
Из-за чего, кстати?
Он даже удивился мимолетно, но, действительно, не смог вспомнить.
Но кровь текла по рукам.
Вязкая.
Теплая.
Ах, с каким бы наслаждением он повторил бы это сейчас.
Медленно, аккуратно, почти бережно.
Чтобы она ненароком не умерла сразу….
Нет.
Нельзя.
Нужно терпеть.
Он так сжал руки, что пальцы побелели.
Сжался сам, напрягая каждый мускул в безумном усилии остановить мощный порыв.
Надо было что-то говорить.
И делать.
Черт его знает, сколько времени уже машина стоит у трапа?!
Ну, так, когда ты определишься окончательно? Насчет того, где будешь жить и…. вообще? – голос звучал на удивление ровно и даже насмешливо
Я определюсь…. Я постараюсь определить в течение недели. Нормально? – (Какого черта я заискиваю? Когда определюсь, тогда и определюсь! Когда моя левая пятка захочет…. )
Не тяни, пожалуйста.
Он нашел в себе силы повернуться и посмотреть на нее.
И даже улыбнуться.
Едва заметно, одними губами
Но – улыбнуться.
Да, и вот еще…. – щелкнули замки тонкого атташе-кейса – Пока не оформили тебе кредитные карты…. Возьми, на первое время…
Крышка чемоданчика, захлопнулась, едва приподнявшись.
Это получилось непроизвольно, но, когда он увидел, как дернулись ее веки – даже обрадовался.
Нищенка.
Грязная шлюха, дочь грязной шлюхи, она и не видела никогда таких денег.
Но – стоп!
Нельзя!
Нельзя!
Нельзя!
– Здесь сто тысяч – на первое время. Хватит, надеюсь…. На булавки
– Спасибо…. – (Господи – сто тысяч долларов! Сразу. Господи! Что-то надо сказать…. Что-то обязательно надо сказать…. Господи, что же говорят в таких случаях?!! ) – Спасибо….
– Не за что. Это, собственно, твои деньги…. Ну – пока? Обойдемся без официальных церемоний?
– Конечно. Пока.
Он не вышел из машины.
Не смог себя заставить.
Когда самолет уже вырулил на взлетную полосу, он подумал: как жаль что все истории про концентрацию энергии и передачу ее на расстоянии – всего лишь мистический бред!
Будь в них хоть доля истины – у «Боинга» сейчас отвалились бы крылья.
Загорелся двигатель.
Он немедленно взорвался бы в воздухе, разлетелся, к чертовой матери.
Рассыпался в прах.
Таким сильным и яростным было его желание.
Никогда, ничего в этом мире он не хотел так неистово, как ее смерти.
Сатрик. Год 1941
Прошел год.
В сентябре 1941 доктор Штейнбах вновь сидел в кабинете, как две капли воды похожем на тот, лубянский.
Между ними, однако, простирались теперь не только километры – пролегла линия фронта.
Зеленое сукно на столе, и лампа под зеленым абажуром, и красная дорожка казались фантомом, видением из прошлой жизни.
И только лицо