Нестор Махно. Виктор Ахинько
из-под небрежно зачесанного чуба. Он давно сидел со своей шайкой в Дибривском лесу, совершая дерзкие набеги. Теперь с другими разбойниками снюхался. Мать его, молоденькую жену допрашивали тут же, в хате. Они клялись, что не знают, где он и когда возвратится. Гизо и подумал: «Возьму портрет – найдем мазурика». Снял карточку и спрятал в карман. Банда ускользнула. Они ее преследовали, потом разъехались по имениям.
Генрих гордился своим родом. Его прадед более века тому бежал из мятежной Франции и оказался на юге России. Это в их семье помнили, передавали из поколения в поколение. Екатерина II приютила тогда многих аристократов. Ришелье даже был пожалован в губернаторы новых земель Тавриды, правда, ненадолго. Во всяком случае так гласила легенда. А прадеду подарили голые тогда поля на восток от Днепра. С тех пор и осели здесь Гизо.
Но Генрих помнил и более ранние деяния своих предков. Не кто иной – тезка его, герцог, возглавлял резню гугенотов католиками, известную Варфоломеевскую ночь. Отец предостерегал: «Приятно сознавать, что твой род велик, соперничал с самим королем Франции. Но и грехи длинных ножей, Генрих, не проходят даром. Лучше молчи. Молчи!»
К тому же приспели смутные времена. Война прошумела мимо, Гизо был стар для окопов. Однако, где ни возьмись, какая-то советская власть объявилась, дурно понятое равенство: не гражданина перед законом, а материальное. Поместья стали отбирать, землю, дарованную навечно. И надо же такому случиться, воистину ирония судьбы – пришли австрийцы, с которыми воевали, и все возвратили хозяевам. Казалось бы, живи себе и дальше в благодатной степи и радуйся. Нет же, банды какие-то появились, арендаторы отказываются платить, прислуга косится. Прямо девяносто третий год. Так, глядишь, и гильотину изобретут на свой, славянский лад. Хоть убегай! Но куда? Домой, в забытую Францию?
– Зачем, Генрих? Успокойся, – говорил ему сосед, тоже помещик Маркусов. Они вместе возвратились из Больше-Михайловки, поужинали, выпили доброго вина и вышли в сад проветриться. В ночной тишине с голых ветвей срывались холодные капли, шлепались на шляпы, на палые листья. От этих глухих, словно потусторонних звуков становилось еще тоскливее на душе.
– Нас всегда защитят! Да и мы не лыком шиты, – убеждал соседа Маркусов. Лица его Гизо не видел, лишь ощущал теплый пар изо рта собеседника. – Вон сколько этих австрийцев кругом. Они прекрасно вооружены. А дисциплина…
В сырости и темноте послышались неясные, чавкающие звуки, вроде кто-то подъехал, или показалось. Но нет, действительно уже стучали в ворота, и собаки залаяли. Гизо с Маркусовым достали револьверы, пошли к ограде.
– Эй, кто там шебуршит? Отворяй! – донесся грубый голос.
– Что надо? – спросил Гизо.
– Не вздумай бабахнуть, – предупредили с улицы. – Нас много.
Как бы подтверждая это, заржали лошади. Они чуяли тепло, корм.
– Спустите собак, – шепотом посоветовал Маркусов. – Потом откроем.
Гизо ушел.
– Эй, за забором! Дождетесь, что сами ворвемся. Хуже будет! – угрожали неизвестные. Маркусов был не робкого десятка. Вернулся с фронта майором, хорошо