Желтеющая книга. Алёшка Емельянов
блестяще-сентябрьских мух…
И тычут в дорожку и листья крюками,
как будто ногтями в картёжный расклад.
Мне кажутся ленными лжебатраками,
что вечера ждут, тихо спрятавшись в сад.
И нет им сегодня улова – утопших
иль лезущих мокрых из люков, в беде.
Святые идут одиночно, всеобще
по пенисто-жёлтой, графитной воде.
Но бесы всё ждут нисхожденья везений,
чтоб вбить остриё, совершая зацеп
заснувших в вине, иль внезапных падений,
чтоб всё ж заработать на стопку и хлеб.
Колючее зрелище странного толка.
Противные взору. Как два червеца.
Но всё же они – не детёныши волка,
а дети, подобия Бога-Отца…
Смертоносный
Как резвые струнки в худеющих жилах
и стружка в пылающей, горькой крови,
воткнулись в артерии грязные вилы,
что мигом рождается крик из молвы.
И в остове хилом идут перемены,
кипит их огнимо-бушующий рост.
Вращается в каждой болеющей вене
горячий, пушистый и погнутый трос.
Сгибает костисто-когтистая ноша,
забит под грудину карающий шпиль.
Истленье в глазах и броженье под кожей.
От верха и донизу буря и штиль.
Тревожат мерцания света, вечерья
и шорох остыло-кружащихся стен.
Полны сквозняками, безумьем, безверьем
все ниточки траурных, сжавшихся вен.
Болезнь проникает всё глубже и чётче,
вонзаясь в остатки живых ещё пор.
И росчерк врачебный становится жёстче,
и сим знаменует простой приговор…
Паника
Ржавым поносом и воем протяжным,
вновь извергая комочья и муть,
кашлем увесистым, рвотою влажной
трубы домовные льются, блюют.
Жители строем, едино иль парно
к дому шагают меж ливней, теней.
Окна жильцы конопатят ударно,
спешно ровняют все створы дверей.
Даже красавицы кутают лица
в шарфы, косынки и ворот пальто.
Каждый чего-то стыдится, боится.
Небо вдруг стало большим решетом.
Бороды чаще свисают и с юных.
Шмыгают чаще больные носы.
Мусор и листья, как мокрые дюны.
Страх предвещают любые часы.
Рвань облетает с дерев и построек.
Нервы искрят и гудят провода.
Падает даже и тот, кто был стоек.
Земь устилают листва и вода.
Такт забывают бегущие в транспорт.
Холод сжимает душонки в зерно.
Будто побег из посёлков цыганских
граждан, которым так стало дрянно.
Прячутся мухи меж рам и в подъезды.
Гнилью оделся любой огород.
Непромоканье