Святые Полуночники. Макс Бодягин
навстречу. Он ждал этого света, как моряк ждёт луч маяка, он улыбался, лучился теплом, мысленно звал её. Но она стояла как статуя, пока вся эта человеческая плесень вокруг досаждала ему отломанными ножками стульев, разбитыми бутылками и кастетами.
Вдруг Кромм увидел длинный нож, мир вокруг лезвия померк, тени сгустились, очертания предметов расплылись, будто бы глаза заволокло слезами, лишь это лезвие мерцало во мраке будто угасающий голубой факел. Кромм повернулся, обводя его мимо, будто бы танцевал сложный танец с партнёршей, требующей особой галантности, и вернул его туда, во мрак, откуда он вынырнул, угрожая своим холодным свечением. Он почувствовал сопротивление плоти, ударил в торец рукояти локтем, чтобы вбить лезвие глубже, потом выхватил его, чтобы проколотая плоть не обхватила его своими алыми губами, почувствовал, как на руки брызнула горячая кровь из алого рта в животе нападавшего, что он прорезал своим движением, и снова ударил, потом ещё и ещё.
Наконец, рябой парень, который больше всех бесился, запинывая кана с востока, замер, лишь глухое клокотание раздавалось в его внутренностях. Кромм со звоном бросил нож на пол и торжествующе повернулся к гостье, но её уже не было. Он с разочарованием обвёл зал и услышал, как скрипнула дальняя дверь, ведущая к лифту. Кромм хотел сделать шаг в том направлении, но обувь увязла в липкой жиже. Он опустил глаза и увидел, как нос ботинка обмотала серая петля чужих кишок.
О, Святые Полуночники, верховный кат, что вы натворили в звенящей тишине прошептал пульмон Декка. Он мелко трясся в углу за стойкой, прикрывшись серебряным подносом. Его лицо побелело от ужаса. Кромм осторожно освободил башмак, подошёл к стойке, положил монету и сказал: ещё пива, пожалуйста, Что, спросил пульмон, по-прежнему крупно трясясь. Кромм посмотрел на руки, окрашенные кровью, на испорченный жилет и рубашку, и пояснил: кружку пива. И мне нужна самая дорогая рубашка, которую ты сможешь тут найти. Да и новый жилет не помешает. Вместо ответа Декка трясущимся пальцем показал за спину Кромма.
Тот обернулся и посмотрел на зал. Чуть больше десяти человек валялись в разных позах, дорогой пол всюду изгваздала бурая кровь, несколько столов и стульев валялись сломанными среди бесчисленных брызг битой стеклянной посуды. Зосема еле дышал, его лицо отекло от синяков, нос выглядел, как половинка баклажана, а азиатские, и без того узкие, глаза совершенно исчезли под расхлёстанными в фарш бровями. Кромм хмыкнул и сказал: да, ты прав, Декка. Он подошёл к бездыханному толстяку и вложил ему в ладонь окровавленный нож. Так действительно будет лучше, мой дорогой пульмон, улыбнулся он и хлопнул рукой по стойке: два пива! Ах, какой вечер, Декка, какой вечер! Кто была та ангельская гостья?
Пульмон хмуро подвинул ему две запотевшие кружки и ответил: мы никому не выдаём никакую информацию о постояльцах. Но скажу так: защитив её, вы предотвратили войну. Кромм допил пиво, вытер усы и подмигнул