Убийственное лето. Себастьян Жапризо
только проводил нас взглядом, не выказав то, что думает. Но мне было не по себе. А Эль – хоть бы что. Она показала язык дочке Брошара.
Я остановился у наших ворот. По дороге Эль сказала, что, пока я буду переодеваться, она посидит в машине. Я спешил как мог. Микки и Бу-Бу уже вернулись. Я сказал им, что еду ужинать, больше они не стали расспрашивать. Мать тем более, но это другое дело, она даже губ не разжала в моем присутствии.
На кухне я побрился. У нас нет ванной, а электробритва Микки – одно название. Коньята в конце концов спросила из своего кресла, с чего это вдруг я так прихорашиваюсь. Микки объяснил ей, жестикулируя и крича как оглашенный. Он пошел со мной наверх одолжить свой одеколон и свитер с короткими рукавами. У него феноменальные свитера, с ним работает один итальянец, который привозит их из Флоренции, чистый пух на ощупь. Я надел черные брюки, его черный свитер в белую полоску, а Бу-Бу тоже поднялся, чтобы дать свой лаковый ремень, тоже черный, он подходит к мокасинам. Они сказали, что я потрясно выгляжу. Я объяснил Микки, что, если что-то случится и мне позвонят из казармы, я буду в ресторане в Пюже-Тенье, номер есть в телефонном справочнике у моего шефа. Уходя, я предупредил мать, что вернусь, наверное, довольно поздно, пусть не волнуется, но она накрывала на стол, будто меня вовсе не было в комнате.
Когда я сел за руль, Эль не пошевелилась, он сидела очень прямо, а солнце уже скрылось за горами. Она заметила, что я переоделся. Все, что она смогла сказать, что я выгляжу, как Зорро, но в ее глазах и в том, как она отодвинулась, чтобы дать мне больше места, хотя его и так было предостаточно, я понял, что ей, как и мне, этот вечер запомнится надолго.
По пути она рассказала, что все платья ей шьет мать, потом уже сама Эль их подкорачивает. Она всюду таскает с собой иголку с ниткой, потому что мать всякий раз отпарывает ей подшивку. Она открыла белую сумочку и показала нитки и иголку. Сказала, что она совсем безрукая, только и умеет, что подкорачивать свои платья, где придется, когда идет на танцы, и что для мужика она – небольшая находка. Она произнесла это даже не без некоторой гордости. Потом стала рассказывать об отце, каким он был до болезни, но я слушал рассеянно, потому что срезал повороты, чтобы ехать быстрее, и концентрировался на дороге.
Включив фары на магистрали из Анно в Пюже-Тенье, я вдруг заметил, что мы почти уже час молчим. Она придвинулась ко мне, и я иногда чувствовал, как она касается меня плечом. Снаружи опускалась обманчивая светлая ночь. Я спросил, все ли нормально. Она всего лишь кивнула головой, но с таким серьезным и сосредоточенным видом, что я подумал, не укачало ли ее на поворотах. И произнес это. Эль ответила, что я хорошо понимаю чувства девушек. А вообще-то я не угадал. Она бы мечтала провести всю свою жизнь, катаясь на машине. Она никогда не перестанет злиться на своего придурочного папашу, который так за всю свою жизнь и не смог скопить на тачку.
Я сказал, что у меня есть «делайе». Она не знала, что это за марка, но была в курсе, как и все деревенские, что она не на ходу. Я сказал ей, держу пари, что я в конце