Не по делу. АВХ
терминах – с возможностью посредством калькулятора создать условную гармонию для использования в заданных целях.
Остаётся вопрос неких претензий, которые надёжным образом отличают настоящего Сальери от ненастоящего, и я в этом смысле Сальери ненастоящий. Дело в том, что я знаю своё место в ряду тружеников творческих профессий, и это моё место вовсе никого не может скомпрометировать, если не претендовать на знание непознаваемого. Если не завидовать Моцарту, который всё-таки не об алгебре, где мы все, каждый на свой манер, преуспели, а о гармонии в чистом виде, не сводимой ни к каким искусственно-интеллектуальным формулам. Я всегда чувствовал, что гармония – это по-настоящему другое: она, гармония, приходит к нам ниоткуда и уходит в никуда. Настоящая гармония непостижима, гармония вне нормы. Гармония, несмотря на космическое разрастание интеллектуальных технологий, остаётся привилегией избранных, кто сумеет выйти за рамки 2х2=4, открывая свою особую реальность – гармонию.
А что же автор этих строк? Сейчас скажу важную о себе вещь. Да, я сочувствую Сальери, полагая его полезной частью того мира, к которому сам принадлежу. Но, сказав это, добавляю, что сочувствую также Моцарту, который вынужден быть частью нашего с Сальери мира даже ценой собственной жизни. Дальше – больше. Настоящий Сальери не может не завидовать Моцарту и не ненавидеть его, а я могу. Могу даже любить Моцарта как самого себя, на что Сальери по определению неспособен: он не может любить то, что вносит невыносимый беспорядок в его жизнь.
А у меня нет этой проблемы. Моцарт не нарушает порядка моей жизни. Да, есть вещи, на которые я пока не решился, но я чувствую свою перспективу и продолжаю надеяться, что успею решиться на что-то удивительное – совсем в духе Моцарта – прежде чем окончательно покину этот прекрасный мир.
В этом, однако, проявляется моё отличие от Моцарта. Моцарт всегда знал, что он Моцарт и имеет на это право. Моя же судьба в том, чтобы, ощущая постоянно свою близость чему-то высокому и прекрасному, идти наугад в творческом полумраке, искусственно подавлять в себе желание творить гармонию, а не порядок. А мой читатель всё это время ждал-ждал меня и вот, наконец, дождался.
Подчеркну, появление моего читателя – великое для меня событие. Ушло проклятие, мешавшее мне всё это время надеяться, что моё творение, если только не по конкретному поводу и в установленных рамках, кого-то всерьёз заинтересует. Вот он, читатель – я сам. Разве мне может быть отказано в праве быть заинтересованным читателем собственных литературных текстов? Действительно, почему бы мне из собственных рук не узнать для себя нечто полезное и интересное, может быть, неожиданное? Вопросы настолько очевидные, что даже странно, почему они раньше не приходили мне в голову. Сейчас же всё встало на свои места. Я, наконец, пишу для души и уже имею гарантию прочтения этого текста заинтересованным читателем, конкретно мной самим. Разве я уже немножко не Моцарт?
Нет, я не Моцарт,