Книга трипов. Странствия и перемены. Глеб Давыдов
витринах и вонючих обдолбанных негров-барыг – мне и Лео стало невыразимо херово… Об этом мы и рассказывали Себастьяну. В ответ Себастьян признался, что тоже не любит этот район, и, когда ему приходится проходить через него, чувствует себя совершенно больным. «Но ведь все же есть там некоторое очарование, – я подобрал с пола небольшую щепку и бросил ее в камин, щепка моментально вспыхнула и сгорела. – В этой порочной атмосфере есть что-то романтично-притягательное».
«Да, – согласился Себастьян, – в квартале красных фонарей есть какое-то мистическое отчаянье. Как в фильмах Дэвида Линча, которого я так люблю. Некая призрачная экзистенциальность». Да… Так и есть. Мы были как два обезумевших от собственной слабости и почти сдавшихся ангела – вроде бы и спасать должны всех этих пробитых людей, а спасти-то не можем, а можем только слиться с их мерзостью, позволив им тем самым хоть на один миг ощутить какую-то небывалую близость к Богу… Себастьян что-то ответил, но я уже не слушал его – я смотрел на огромный портрет на стене. На портрете в полный рост был изображен Себастьян в юности – настоящий дэнди в котелке и во фраке. А вокруг – пасторальные картины из жизни старой голландской деревни – сенокос, крестьяне, все такое желто-зеленое, светлое, жизнерадостное, и среди этих крестьян и крестьянок – тоже косит траву – маленькая незаметная черная смерть. Дед Себастьяна был великий художник.
«Амстердам не жалуется на свою грязь, он просто принимает ее – и все равно остается красивым. За это я его и люблю», – сказал мне Лео. Мы пили пиво в каком-то уличном баре напротив живописно раскинувшегося перед нами, грязного, как Москва-река, канала. «В отличие от прилизанного Люксембурга, например, на который приятно смотреть, но который не живет с тобой». Лео в Амстердаме уже три месяца. Его привело сюда вовсе не желание без проблем накуриваться каждый вечер, а нечто иное. Оказавшись здесь, он просто влюбился в этот город и решил, что хочет жить в нем. Ничуть не смущаясь всеми этими наркоманскими опциями Амстердама, но и не используя их, он открыл для себя совсем другой Амстердам. Для которого наркотики – только одно из многих проявлений, и проявление это даже не имеет особого значения. Так, случайная побочка, и уж ни в коем случае не причина и не суть.
Мы расплатились по счету и пошли по улочке вниз. Из арки вырулили два бомжеватого вида велосипедиста и предложили велосипед за 10 евро. «Два велосипеда за десять», – стали торговаться мы. Велосипеды были, разумеется, краденные, а бомжам не хватало на травку – и, поломавшись слегка, бомжи согласились. «Слушай, Лева, зачем нам сейчас велосипеды?» – с сомнением спросил я. Беззубый негр в грязной болоньевой куртке омерзительно голубого цвета явно прочухал, о чем это я толкую, и озлобленно прошипел: «Что вы тут шутки шутите! Будете брать или нет???»
«Ок, вы тут всегда стоите? Давайте мы придем завтра, может быть, и купим у вас». Негр разозлился еще сильнее, плюнул мне под ноги, прошепелявив, что мы мазафакеры, и стал