Ближе, чем ты думаешь. Брэд Паркс
однажды сказала мне, что отец не всегда был таким жестоким, но именно отцовство начало, как она выражалась, выводить его из себя. Они встретились, когда он служил во флоте, а их часть в то время квартировала в Норфолке. О том, как проходили первые ее встречи со старшим прапорщиком Уильямом Теодором Керраном – для друзей просто Билли – она рассказывала, словно сказку, героями которой были Билли и Бетси. Они оба родились в маленьких пенсильванских городках. Он был высок, широкоплеч, романтичен, обаятелен и так далее.
Правда, все это несколько противоречило тому, как его с позором уволили из военно-морского флота из-за ряда нарушений, совершенных им в пьяном виде или с похмелья. Мама пыталась совмещать увлечение флотским офицером с воспитанием моей сводной сестры Шарлотты, ребенка, оставшегося от недолгого и неудачного брака с еще одним моряком. Когда она, наконец, прямо сообщила о своих чувствах, папа подал рапорт об уходе со службы и предложил ей пожениться. Она, не раздумывая, согласилась.
Новоиспеченные мистер и миссис Керран переехали в графство Нортумберленд, прятавшееся в сельской глубинке Вирджинии, больше известное под названием Северное горло. Они приобрели небольшой дом, нравившийся им тем, что тот находился прямо в лесу и поблизости практически не было соседей.
Возможно, правда, что больше он понравился папе, чем маме.
Папа занялся коммерческим рыболовством; жизнь их в целом была весьма скромной. Отец часто уходил в длительные плавания, которые иногда продолжались по нескольку недель подряд, а затем возвращался, счастливый и с набитыми деньгами карманами. Жизнь вроде бы наладилась, но потом он начал пить.
В таких случаях он неизбежно срывал на ней свою злость по той или иной причине (а иногда и вовсе без таковой), буквально выбивая из нее дух.
Помню, однажды он пришел в бешенство от того, что нашел в мусорном ведре ползающих муравьев – результат того, что она как попало делала уборку, как он заявил, а еще раз – из-за того, что в его отсутствие она запустила виноградную лозу, и та расползлась по всему дому.
Иногда причиной были деньги. Или, как ему казалось, она заигрывала с каким-нибудь парнем. Или он бил ее еще из-за каких-то, одному ему ведомых, грехов.
На следующее утро он извинялся, клялся перед богом, что больше никогда ничего подобного не сделает. Потом уходил в море. А по возвращении все повторялось по кругу – так же, как неумолимо приходят приливы и отливы с безжалостной неумолимостью прилива.
То, что моя мать – в свое время умная и красивая женщина, вполне достойная хорошей партии – оставалась рядом с таким человеком, говорило о том, как радикально насилие может изменить человеческую психику. Причем она не только продолжала жить с ним; она еще сильнее связала их судьбы, родив меня.
К тому времени, как мне кажется, мама прекрасно понимала, для чего это нужно. Мое второе имя должно было быть Хоуп[3], в честь папиной бабушки. Но когда в больнице у нее спросили, что вписывать в свидетельство о рождении, мама назвала
Надежда (