Безвидный свет. Введение в изучение восточносирийской христианской мистической традиции. Робер Бёлэ
в нем126, в то время как hawnā называется обителью Святой Троицы, такой же непостижимой, как Она127. Точно так же истинная молитва проистекает из «чистого» mad‘ā128 и предполагает его пустоту (sp̄īqūṯā) и спокойствие hawnā129. Однако hawnā, по-видимому, имеет не такой чисто интеллигибельный характер, как mad‘ā130: он (hawnā) может быть поглощен божественной любовью131 и именно он помазывает помыслы елеем этой любви132 и наслаждается вкушением откровений божественных тайн, славя Бога в сокровенном молчании133.
Дадишо Катарский, со своей стороны134, упоминает о трехчастном различии в человеке только в связи с тремя степенями духовной жизни, заимствованными у Иоанна Отшельника135. Однако тремя антропологическими элементами у него являются тело, душа и разум (re‘yānā), что предполагает, по отношению к Иоанну Отшельнику, который пользуется Павловыми терминами – тело, душа, дух (rūḥā), – смещение к более интеллигибельной точке зрения, где влияние Евагрия на среду восточносирийских мистиков было определенно существенным136.
Только что сказанное нами о Дадишо относится также и к Исааку Ниневийскому. Но по поводу последнего напомним сказанное выше137 об употреблении им евагриевских понятий о «чистом», или «нагом», уме (hawnā) во время молитвы или созерцания.
Что касается Сахдоны, то, когда он говорит в одном и том же отрывке о членах тела, душевных страстях и духовных движениях138, эти выражения, по-видимому, не имеют никакого отношения к Евагрию, как и упоминание о людях телесных, душевных и духовных139, заимствованное у апостола Павла140.
Напротив, антропологическое разделение, сделанное Евагрием, занимает особенно важное место у Иосифа Хаззайи и Иоанна Дальятского.
Хотя для Иосифа Хаззайи человек состоит из двух основных частей, души и тела141, в практическом плане тем не менее ум (чаще всего hawnā) и душа, как кажется, ясно различаются. Вот как он поясняет это в Мемре о природе [божественной] сущности: «Хотя душа и ум (здесь mad‘ā) едины, однако откровения души отличаются от откровений ума»142. Вот почему Иосиф обычно упоминает ум как третий элемент в трехчастном разделении человека. Так, в Мемре он ссылается на святого Ефрема, чтобы сказать, что при воскресении «тела будут возвышены до уровня душ, душа – до уровня мысли (tar‘īṯā), а мысль – до уровня [божественного] Величия»143. Подобным же образом в Послании о трех степенях иноческого жития144 он говорит о том, как бес через посредство возбуждаемых им помышлений может разорвать «связь между телом, душой и умом», обозначая последний обычным для Иосифа словом hawnā. Различие paḡrā/nap̄šā/hawnā упоминается действительно по меньшей мере двадцать раз – прямо или в форме загадки – в Сотницах 3, 4, 5 и 6, неоднократно в виде парафраза из Евагрия; например: «Ум становится духовным венцом и возлагается на главу» души145, и «если муж есть глава жены, а глава мужу – Христос, […] то ум есть глава души […], а Христос – глава ума»146.
Иоанн Дальятский эксплицитно говорит о «трех степенях (mušḥāṯā), в которых