Пирамида. Леонид Леонов
смысл того подпольного и единственного свиданья, чтобы потом получить мировую огласку.
Разошлись на рассвете без сговора и даже без рукопожатья, но как раз те, не затухавшие в памяти обоих и вслух не произнесенные слова вдохновляли каждого из них на неукоснительное исполненье своих обязанностей, в конечном итоге работавших на раскрытие таинственной миссии России в ее отдаленном апофеозе. И может быть, именно железной рукой творившие волю вождя его соратники ускоряли ее всемирное вызреванье.
В общем, избранник оправдал надежды краснощекого начальника. И если даже не существовало должности советника при непогрешимом властелине, то следовало учредить ее, хотя бы затем, чтобы смягчить пришлый, чужой акцент мышленья, осознать недозволенные ошибки, оживить схоластическую лексику доктрины. Подобный человек – неиссякаемый кладезь фольклорных присловий и ходовых побасок – нужен был ему и для проникновения в тайники туземного характера при проведении столь рискованных операций на человеческой душе под надежной анестезией агитпропа и цепенящего страха.
По своему происхождению из низов оба они, священник и комиссар, одинаково ощущали роднившую их, саднящую боль, порожденную исторической трещиной на национальном монолите с отменой древнего племенного родства, подобно матице в избе, крепившего русскую государственность.
Следователь, который впоследствии занимался этим дельцем, усмотрел в их ночной встрече, страшно сказать, как бы благословляющий постриг – идти в мир для совершения одинаково величественной двухвариантной русской судьбы. Раскрывшаяся в дальнейшем их преступная связь состояла в тайных периодических присылках пары-другой бутылок безгрешного, применительно к сану церковного винца кагора с приложением одной градусами покрепче на случай простудного недуга от поднявшегося ввысь комиссара совратившему его попу. По характеру первого же подношения без сопроводительной записки, прибывшего к нему на новоселье, о. Матвей сразу опознал личность анонимного дарителя, за служебным продвижением которого следил по газетам с ревнивым чувством дальнего родственника. Так постепенно разъяснилось, что неправдоподобный в церковной практике перевод захолустного священника в столицу, поначалу приписанный ходатайству старенького архиерея, заночевавшего под гостеприимным лоскутовским кровом при объезде своей епархии, в действительности явился следствием совсем иного покровительства и доказательством неправомерно возросшего влияния гражданской власти на дела духовные.
– Какая же ему фамилия, благодетелю твоему, разыскавшему тебя в нашей яме? – отвергая так и просившееся на язык одно мучительное подозренье, с опущенным взором спросил батюшка.
– Ладно, хитри у меня… уж будто не расчухал! – в открытую усмехнулся оборотень. – Тот же самый и есть, что у тебя… Скуднов Тимофей… А что?
Еще и раньше поражало батюшку