Слепой. Танковая атака. Андрей Воронин
органами, но жил он не в вакууме, а в маленьком городке, где все у всех на виду, и поневоле знал – пусть понаслышке, зато довольно отчетливо, – как в здешних краях работают эти самые органы. Перспектива сделаться козлом отпущения, тем самым беднягой, которому вломят от души и размотают на всю катушку, представлялась настолько реальной, что робкий сочинитель, даже не успев задуматься, впервые в жизни поступил не как тряпка, каковой в действительности и являлся, а как нормальный человек с развитым инстинктом самосохранения: вскочил и, забыв о пораненной ноге, бросился наутек.
Увы, здоровые рефлексы пробудились в нем слишком поздно, и убежать далеко Александру Ивановичу не удалось. Напуганный перспективой близкого знакомства с практикуемыми в Верхних Болотниках методами ведения следствия, Лялькин забыл не только о проколотой ноге, но и о том, что стало причиной травмы. Уже на втором шаге он со всего маху насадил здоровую ступню на очередной гвоздь. Это оказалось дьявольски больно; тихонько скуля сквозь стиснутые зубы, Александр Иванович мужественно проковылял еще два или три метра, снова наступил на стальной шип и с жалобным воплем, похожим на крик умирающей чайки, упал на четвереньки. При этом он насквозь проткнул левую ладонь и загнал еще один гвоздь в колено, а когда, не переставая жалобно кричать, опрокинулся на бок, заполучил еще и парочку неглубоких колотых ран в районе ребер.
Те, от кого он пытался убежать, приблизились, двигаясь осторожной, шаркающей походкой людей, не желающих по примеру своей жертвы распластаться на ложе из стальных шипов.
– Набегался, спортсмен? – насмешливо спросил водитель микроавтобуса сержант Круглов.
– Не рой другому яму – сам в нее упадешь, – назидательно добавил водитель подполковничьей «Лады» прапорщик Усанов.
– Какую яму? – проскулил с земли Лялькин. – Вы в своем уме? Ничего я не рыл!
– Разберемся, – пообещал прапорщик. В его устах это прозвучало, как вынесенный без суда и следствия приговор. – Хорош валяться, вставай!
Поэт Морев, которого окончательно оставили даже те крохи мужества, которые подвигли его на неудавшийся побег, покорно попытался выполнить требование прапорщика и с очередным жалобным стоном сел на асфальт. Его тощее седалище при этом уцелело только чудом – видимо, бес, который забавлялся с ним этой ночью, решил сменить пластинку и придумать для Александра Ивановича какую-нибудь новую пытку.
– Здорово напоролся. В больницу бы его, – нерешительно заметил сержант Круглов.
– А на чем ты его попрешь – на горбу? – резонно возразил прапорщик. – Валяй, если не лень. Черт его не возьмет, я на эти гвозди в детстве сто раз наступал, и хоть бы хны – зажило, как на собаке!
Слушая, как два равнодушных человека в блестящих пуговицах препираются, решая его судьбу, не лишенный склонности к философствованию учитель Лялькин вдруг подумал, что эта ночь ужасов неспроста выпала именно ему. Жизнь его, пусть неяркая, незавидная,