Чёрный молот. Красный серп. Книга 2. Rain Leon
только появился и уже буянишь? Ну, отдохни в карцере сутки. Всем разойтись!
Лёвчика провели по длинному коридору, через спуск по лестнице и втолкнули в полутёмную сырую комнату. Здесь было явно холоднее. Лёвчика начал бить озноб от нервного перенапряжения, бессонной ночи и недавней схватки. Ныла нижняя губа. Лёвчик потрогал её рукой и обнаружил, что она распухла. Внутри губа была разбита, и из неё сочилась кровь. Болела голова. Начало ныть плечо, на которое к тому же он упал в драке с Серым. Лёвчик огляделся. Два на полтора метра, в углу параша. К стене на уровне пояса прикреплена откидная полка. Лёвчик попробовал откинуть её, но тут же нарвался на окрик охранника:
– Не положено! Только после отбоя!
Постояв несколько минут, Лёвчик постарался присесть. Стена была влажная и холодная. Озноб всё ещё не проходил. Как неудачно начался первый день в тюрьме. Тюремная романтика, о которой он начитался в книжках о революционерах, резко отличалась от действительности. Неужели бесстрашные революционеры тоже были избиты в свой первый день в тюрьме? Никто из них ничего такого не писал в воспоминаниях.
Лёвчик то ходил, то присаживался, опираясь на холодную стенку. Время тянулось медленно, как никогда. Лёвчику вспомнились наполненные слезами глаза матери и бабушки и ошеломлённо-напуганные у брата, когда его пришли арестовывать. Что сейчас с ними? Бабушка и мама быстро сообразили, что нужно делать, и кинулись собирать ему еду и вещи. Они помнили, как почти за два года до ареста Лёвчика уводили деда Самуила. Дом тогда перевернули вверх дном. Ничего особенного не нашли. Забрали какие-то старые тетради, которые достали с антресоли. И ушли, оставив после себя форменный погром. Дед держался с достоинством, успокаивая жену и дочь. Лёвчик запомнил одного из пришедших за дедом. Маленький кривой шрам под левым глазом и короткая, как бы опалённая бровь. Кажется, Колтунов, а может, Ковтунов. Чёрт его знает, Лёвчик не запомнил тогда его фамилию. Впрочем, какая разница, как его фамилия? Вообще-то символично, что деда и внука арестовывал один и тот же человек. Что с дедом? Через два месяца после ареста прекратили принимать передачи. Ещё через три месяца на рынке к бабушке Кларе подошёл сын дяди Моисея Григорий и шепнул, что деда больше нет в Ново-октябрьской тюрьме, он получил пять лет лагерей, меньше этого получить было невозможно. С тех пор о деде не было вестей. Бабушка резко постарела. Прорезались морщинки, лицо стало строже, но она продолжала тщательно следить за собой и не позволяла себе выйти из дома, не будучи тщательно собранной. Казалось, эта тщательность позволяла ей переживать потерю любимого мужа. С работы её и Маню попросили уволиться как членов семьи изменников родины или попросту ЧСИРов. Клара пошла торговать пирожками в привокзальный буфет, а Маня устроилась в артель и по десять часов в день работала швеёй. Не помогли её обращения в органы и утверждения, что она и её мать не враги Советской власти, что её муж воюет с белофинами. Всё было напрасно. Моисей тоже ничем не мог помочь и попросил больше не обращаться к нему. Жизни обеих женщин оказались выбиты из колеи. Лёвчик остался дома за старшего мужчину. Женщины поддерживали друг друга как могли. Попытки записаться