Сластена. Иэн Макьюэн
читала?
Из-за его «друга» наш вечер не сулил ничего примечательного.
– Да.
– Он был опубликован в «Таймс» или в «Телеграф»?
– Макс, ты меня допрашиваешь?
– Не говори глупостей. Просто я страшно любопытен. Прости меня, пожалуйста.
– Тогда оставь меня в покое.
Мы продолжали путь в тишине. Он не знал, о чем говорить. Единственный ребенок, закрытая школа для мальчиков – он не умел говорить с женщинами, когда дела шли скверно. А я молчала. Я была зла, но и не хотела оттолкнуть его. К тому времени, как мы готовы были расстаться на дорожке у ограды парка, я почти успокоилась.
– Сирина, ты понимаешь, что я очень к тебе привязался.
Мне было приятно, мне было очень приятно, но я не подала виду и снова промолчала, ожидая его хода. Он будто замер в нерешительности, а потом сменил тему.
– Кстати, не будь так нетерпелива в вопросах службы. Мне известно, что скоро начнется действительно интересное дело. «Сластена». Как раз по твоей части. Я замолвил за тебя словечко.
Он не стал дожидаться ответа. Слабо улыбнулся, пожал плечами и зашагал прочь по Парк-лейн в сторону Мраморной арки, а я стояла, провожая его взглядом, и гадала, сказал ли он правду.
5
Моя комната на Сент-Огастинс-роуд выходила на северную сторону; под окнами рос конский каштан, и его ветви заcлоняли вид на улицу. Весной, когда дерево покрылось листвой, в комнате с каждым днем становилось темнее. Кровать, которая занимала половину комнаты, представляла собой весьма шаткий предмет обстановки с изголовьем, лакированным под орех, и матрасом, в который можно было провалиться, как в трясину. К кровати прилагалось старое желтое покрывало с вышивкой. Пару раз я носила его в прачечную, но так до конца и не избавилась от въевшегося запаха прежнего владельца – пса или, быть может, очень несчастного человека. Единственным дополнительным предметом обстановки был комод и над ним – скошенное фацетное зеркало. Комод стоял перед миниатюрным камином, из которого в теплые дни исходил кисловатый запах сажи. В пасмурные дни из-за цветущего каштана мне не хватало естественного освещения, и поэтому я купила за тридцать пенсов лампу (в стиле ар-деко) у старьевщика на Камден-роуд. Через день я вернулась к нему и заплатила фунт и двадцать пенсов за маленькое приземистое кресло, чтобы иметь возможность читать сидя. Старьевщик на спине донес мне кресло до дому, а идти было почти полкилометра, и поднял его по двум маршам лестницы на этаж, все это за цену пинты пива – тринадцать пенсов. Но я дала ему пятнадцать.
Большинство домов на моей улице были поделены на клетушки и еще не прошли «модернизацию», хотя я не помню, чтобы тогда кто-то использовал это слово или рассуждал в подобных понятиях. Отопление было электрическим, полы в коридорах и на кухне устилал старый коричневый линолеум, а в комнатах лежало цветастое ковровое покрытие, казавшееся липким. Наверное, единственный, очень поверхностный ремонт был произведен в двадцатые или тридцатые: провода в пыльных кожухах были привинчены к стенам; в продуваемом коридоре располагался