Крейсерова соната. Александр Проханов
куда вторглась тяжкая громада лодки, окруженная неисчислимыми рачками, креветками, икринками, клубеньками. Они сталкивались, ударяли в лодку хрупкими панцирями, щекотали ее волосяными усиками, долбили игольчатыми клювами, налипали живым трепещущим студнем. Все это трепетало, волновалось, пело, брызгало плодоносными капельками, источало пульсирующее млечное свечение. Плужников, очарованный божественным хором несметных торжествующих жизней, удерживал в своем чутком ухе увеличенную во сто крат розовую креветку с золотыми глазами, прозрачным женственным тельцем, шевелящимися нежными усиками. Узорная раковина уха, и в ней, словно в раме, царственный портрет креветки.
Океан огласился иными звуками. Казалось, кто-то вдыхает слова в глубокий гулкий кувшин. В глубине сосуда исчезают согласные звуки и остается булькающее, бессловесное пение. Голоса были человечьими, но молвь, на которой изъяснялись подводные создания, была невнятна, как древний язык, пригодный для обозначения лишь самых важных понятий, таких как солнце, вода, любовь, бессмертие. На этом изначальном, от Сотворения мира, языке говорили косатки – глянцевитые киты, игравшие вокруг лодки, принимавшие ее за огромного медлительного сородича. Водили вокруг нее хороводы, заманивали в свой круг, нежно к ней прижимались. Плужников чувствовал сквозь сталь их близкие глазированные тела, гладкие ласты, фиолетовые выпуклые глаза. Косатки нежились, ласкали друг друга. Самцы танцевали, играли мускулами. В самках, в горячих темных утробах, созревали детеныши. Матери несли их в студеных потоках, выпуская серебряные цепи воздушных пузырей. Поднимали прекрасные глаза ввысь, откуда проникали зеленоватые лучи полярного солнца. Плужников слушал божественный язык китов. Старался понять его смысл. Ему казалось, что киты говорят о нем, зовут к себе, в соленую играющую стихию. Его восхищенное ухо заключало в себе фиолетовое, с серебряным пятном, китовое око.
Он был околдован и опьянен волшебными созвучиями, доносившимися из безграничной стихии, сотворившей в себе материки, каменья, живых существ, корабли, пылающие в ночи созвездия, людские души и его, Плужникова, безымянную и бессмертную сущность, которая вот-вот освободится от бренного тела, прорвется сквозь стальной кожух лодки, превратится в певучий звук огромного вселенского хора.
Вдруг услышал, как в бездонной глубине океана зародился печальный таинственный вздох. Словно поднялись и опустились подводные хребты. Глухой тяжкий стон вырвался из утробы мира, как если бы Земля была живой, бесконечно усталой. Жаловалась кому-то, кто ее сотворил. Повесил в пустом мироздании, вынуждая парить миллиарды лет среди иных светил. Ждать Того, Кто забыл о ней. Звать, чтобы Он, облетев другие миры, вернулся к ней наконец. Взял обратно, откуда явил. Этот подводный стон был столь глубок и печален, так тронул Плужникова своей непомерной грустью, что он, в своем сострадании, откликнулся на эту печаль Земли. Так бабушка его, молча, часами, притулившись на стульчике в тихой дремоте,