Белый царь – Иван Грозный. Книга 2. Александр Тамоников
сын. Это Филипп, до пострижения – Федор Колычев.
– Тот самый?.. – Алексей повернулся к Филиппу: – Прости, отче! Батюшка много о тебе рассказывал.
– Ладно, Лешка, иди! – заявил отец. – Глафира твоя, поди, беспокоится. А ей волноваться нельзя.
– Да, отец. Благослови, отче!
Филипп перекрестил Алексея Ургина.
– Бог благословит.
Княжич ушел.
– Вот такой у меня сын, Филипп!
– Хороший сын, Дмитрий. Сразу видно.
– Да, с сыном и его семьей живу то здесь, то на селе, в Благом. А Ульяны и Агафьи нет со мной. Они на кладбище. Не уберег я их.
– На все воля Божья, Дмитрий.
– И на происки князей Старицких, от которых до сих пор тянутся нити заговоров по Руси? Я был с Иваном во время его болезни. Тогда княгиня Ефросинья подбивала бояр не принимать клятву на верность малолетнему наследнику, желала посадить на трон своего сына Владимира Старицкого. Но царь встал, поправился назло всем ворогам. Я сопровождал его и в поездке на Белоозеро…
– Я слышал историю гибели младенца Дмитрия, – тихо сказал Филипп.
– А знаешь ли о том, что крепления сходен, на которые ступила семья царя, были обрезаны, оттого люди и сорвались в воду?
Филипп внимательно посмотрел на Ургина.
– Нет, Дмитрий, о том не слыхал. До меня дошло лишь то, что сходни случайно перевернулись и все оказались в воде. Когда Дмитрия вытащили из реки, он был уже мертв.
– А на самом деле кто-то устроил гибель наследника. Я уверен, что тут тоже не обошлось без Старицких.
– Расскажи подробнее о том случае, – попросил игумен.
В горницу вошел Кирьян, принес мед в чашах.
Как только он вышел, Дмитрий присел рядом с другом детства и юности.
– Я лично, Филипп, осмотрел струг и место крепления сходен. Веревки были обрезаны ножом. Младенец в то время уже был мертв. Возле него билась царица, а Иван, словно окаменев, сидел на берегу. Мы проверили людей на струге и недосчитались одного гребца. Стали искать. Нашли в реке, убитого ударом ножа в спину.
Филипп задумался, потом спросил:
– Это было в конце мая?
– Да.
– Интересно. А осенью позапрошлого года в монастыре появился странный человек лет сорока пяти. Спросил я его, откуда родом, кто такой и почему решил оставить мирскую жизнь. Он ответил, что зовут его Федором Кучером, жил в Москве, служил у Старицких, жена померла, дети сами по себе. Причиной отречения от мирской жизни стал страшный великий грех, который давит, зовет в могилу. Потому и пошел он в дальний монастырь замаливать тот грех, совершенный по принуждению. Не стал я больше его пытать, принял этого Федора послушником. До сих пор живет на Соловках. Не щадит себя в работе и молитвах. Часто в келье по ночам плачет, кричит во сне. Как-то доложили мне, что однажды он так вот упоминал имя младенца Дмитрия. Мол, не по своей вине загубил дитятко. О своем ребенке печалится Федор или о царевиче Дмитрии?
– О царевиче? – переспросил Дмитрий. – Может быть. Но насколько помню, а память у меня, слава Богу, до сих пор хорошая, ни на струге, ни в страже, ни среди обозных людей никакого Федора Кучера