От Затона до Увека. Евгений Имиш
приезжали автобусы с туристами. Местечко это в Алуште галдело, как птичья кормушка, и я почти не опасался оказаться пойманным. На крыльцо я вышел открыто, ни от кого не прячась, наглой походкой, объевшегося до резей в животе беспризорника, и тут же очутился внутри разгоревшейся ссоры между двумя местными парнями и знакомыми мне по туристической группе девчонками. Пара брошенных друг другу слов, и уже в следующее мгновение я кувыркаюсь на метровом пятачке крыльца в беспорядочной схватке с местной шпаной. Драка продолжалась несколько секунд. Нас разняли, я с товарищами побежал за автобусы, подальше от глаз воспитателей, где, изучая на себе ссадины, вдруг с недоумением почувствовал себя голодным. Стою всклокоченный, рассеянно слушаю ребят обсуждающих мою стычку с местными, и стеклянными глазами снова посматриваю на столовую.
Примерно так на меня подействовало море. Как и не было этих шести месяцев переедания, апатии, одиночества. И растерянности от покидающих меня иллюзий. Вот иллюзий как раз привалило. Иллюзий стало море!
Пройдя причал спасательной станции с надстроенной над ним площадкой ресторана «Лагуна» – прошел я справа, как человек, не бывавший в Коктебеле и естественно повернувший к дикому месту – я спустился на предвечерне пустынный пляж и побрел по берегу, уже с такой пьяной лихостью вколачивая ноги в гальку, словно каждый мой шаг звучал глухим хлопком парусинового плаща и бряцаньем шпаги о раструб ботфортов.
Сейчас мне даже приходят на ум строки, будто из какого-то романа. Будто к моему торжественному выходу на берег толстый юноша, тот самый, с животом и челкой, из прозаического фрагмента про украденные деньги, уже лежит на том берегу. Покуривает печально в небо и слушает, как голоса людей с набережной тают в клокочущем дыхании моря. И вот этот лежащий у моря юноша оглядывается на шум моих шагов, поспешно вскакивает и растерянно смотрит, как я иду ему навстречу, взрыхляя гальку сапогами и путаясь в развевающемся плаще. Подойдя вплотную, я скалюсь хищным подобием улыбки и, роняя с головы треуголку, порывисто обнимаю его. – Я вернулся! – восклицаю я, сжимая ороговевшей сыромятой перчаток его нежные щечки. Поднимаю треуголку, нахлобучиваю ее на голову юноше и любуюсь, как пухлое его личико блаженно улыбается мне в ответ…
***
На Коктебель опустилась ночь. Гора, что была справа от меня и вечером походила на огромную кучу из мертвых ящеров, превратилась в черную дыру. Слева ожил ресторан «Лагуна» и висел в воздухе, как летающий остров со столиками. За спиной золотился в луне холм, покрытый буро-зелеными кустарниками. К вершине он становился изрядно лохматее и топорщился на макушке лесом деревьев, которые снизу походили на дикарей, размахивающих томагавками. Над ними торчала крыша одинокого дома. Сказочно врезаясь в звездное небо.
А в отдалении шумела набережная. Длинной вереницей огней, словно мост из моего черного грота на веселый курорт, куда я вез свой толстый