Дело о Каслкортских бриллиантах. Джеральдин Боннер
готова к этому. Я отмечаю это как одно из тех исключений из правил, которые время от времени встречаются в животном царстве.
Кроме маркиза и его дамы, нужно было подумать о горничной и камердинере. Первой была плотная, честная женщина по имени Софи Джефферс, около сорока лет, ничем не примечательная обычная горничнаяой леди. В таком случае вполне естественно было обнаружить, что она влюблена в Шолмерса, камердинера, которому было двадцать семь лет и который был хорош собой. Джефферс была слишком строга к себе, но она не чувствовала необходимости придерживаться тех же жестких стандартов, когда дело касалось Шолмерса. Было бы меньшей ложью сделать его на десять лет старше, или ее на десять лет моложе. Из этих фактов я сделала вывод о том, каким противником может быть Джефферс, и обнаружила, что, скромно избегая общества Шолмерса, я могла бы сделать ее своим другом на всю жизнь.
Вечер обеда герцога Даксбери был временем, которое я выбрала как наиболее удобное для того, чтобы взять камни. Я слышала от Джефферс, что маркиз и маркиза уезжают. Когда ее светлость в тот день выходила из своих комнат, я слышала, как она сказала Джефферс, что вернется не раньше шести и чтобы к этому часу все было готово. Следующие два часа я то и дело возилась с тряпкой в коридоре. Было около шести, когда я услышала разговор двух слуг в гостиной. Вид с высоты птичьего полета через замочную скважину показал мне, где они находятся и что они заняты поисками чего-то в столе. Это был мой шанс. С помощью ключа горничной я приоткрыла дверь и заглянула внутрь. Кожаный футляр с бриллиантами был на туалетном столике в двадцати футах от двери. Не потребовалось и пяти минут, чтобы войти, открыть футляр, взять ожерелье и уйти. Джефферс услышала меня. Она была в комнате почти в тот момент, когда я закрыла дверь. Не успела она выйти в прихожую, как я уже рылась в кладовке в поисках пыльника. Но она, очевидно, ничего не заподозрила, потому что дверь не открывалась и не было никаких признаков беспокойства.
Два дня спустя мы с Томом вернулись из нашей “деловой поездки” на Континент. Я очень гордилась тем, как наш багаж был помечен. У него был как раз правильный, пегий вид. Мы подъехали на четырехколесном автомобиле, Красавчик Гарри на козлах, и Мод открыла нам дверь. Следующие несколько дней мы вели себя тихо и не выходили из дома. Мы мирно проводили время на кухне, разбивая оправы бриллиантов и читая об ограблении в газетах. Как только все уляжется, Том должен был отвезти камни в Голландию, где их устроили бы. Мы выбросили оправы и положили бриллианты в маленький мешок из замши, который я приколола к корсету английской булавкой.
Так все и было – безмятежно, как летнее море, – до десяти дней после нашего возвращения, когда я начала беспокоиться. В Барридж у меня было то, что в Америке называют “напряженным временем”. Я работала весь день как раб, не имея ни души, с которой можно было бы поговорить, кроме кучки невежественных служанок, и мне хотелось оживиться. Я тосковала по свету и шуму Пикадилли, по толпе и ресторанам, но