Антивечность. Александр Филевский
рывался от земли, улетая от суеты повседневной жизни. И только стоявшие по соседству здания напоминали об иллюзорности нарисованных фантазиями картин.
Вечерами Джон много думал, но размышления эти шли фоном, где-то на задворках сознания, и, несмотря на сложность раздумий, а зачастую и мрачность, не нарушали спокойствия. Сейчас Александров неспешно анализировал ситуацию, в которой оказалась Земля, и картина складывалась весьма неприятная: отсутствие пауз в боевых действиях, на чем настаивал Уильямс, привело к тому, что вновь поступающие на Марс силы также постепенно уничтожались противником. Несмотря на то что победа Конфедерации в долгосрочной перспективе не вызывала сомнений, Земля надолго увязла в этой войне. После поражения под Гейзенберг-сити это стало еще более очевидным.
Александров глубоко вздохнул: жалеет ли Джон о том, что тогда, год назад, на экстренном заседании Военного Правления резко высказался в адрес решения фельдмаршала Громова, намекнув, что решение это направлено на достижение корыстных целей в ущерб благу Конфедерации? Имел ли Джон право объявить обо всем, что думает, в широком кругу членов Правления? Александров вспомнил свои ощущения и снова успокоил себя мыслью, что по-другому поступить уже не мог: раздражение сложившимся в эшелонах власти укладом вдруг нашло выход в минуту одного из самых ярких проявлений цинизма, свидетелем которых Джону когда-либо доводилось быть, – в ходе дискуссии о наступлении малочисленных войск Конфедерации на укрепленные позиции андроидов. Президент требовал молниеносного разгрома сил противника, занимавшего важные месторождения урана, так как энергетический кризис и рост цен практически исключили его (Президента) победу на ближайших выборах. Фельдмаршал не колеблясь объявил казавшееся очевидным решение – не дожидаясь прибытия на Марс основных сил, перейти в наступление и отправить на верную смерть тысячи людей в угоду амбициям и жажде власти, – взыграло желание во что бы то ни стало услужить Президенту. Резкую речь Александрова на этот счет Громов воспринял как неслыханную дерзость – фельдмаршал отстранил Джона от должности представителя Правления при марсианской группировке войск – главного военного чиновника на Марсе – и оставил за Джоном лишь полномочия советника.
К слову, с Громовым у Александрова сложились непростые отношения, в которые были примешаны в некоторой степени родственные связи: Громов был хорошим другом отца Джона. В молодости Александров-старший спас жизнь будущему фельдмаршалу, вытащив его – раненого – с поля боя. Уже будучи на смертном одре, отец Джона взял с Громова обещание быть ментором сына, присматривать за мальчиком и способствовать его карьере. К чести Громова, фельдмаршал в высшей степени серьезно отнесся к своей клятве, но оставаться верным этому обещанию было весьма непросто.
Еще в детстве Александров представлял собой своевольного ребенка: так как отец всю душу отдавал военной карьере и постоянно пропадал в командировках, воспитанием маленького Джона всецело занималась мать, женщина интеллигентная и мягкая. Мальчик не получил так нужной для успеха в жизни, как считал Громов, порции строгости и ремня, которой сам фельдмаршал в свое время вкусил от собственного отца. Отдавая должное живости ума, сообразительности, аналитическим способностям и лидерским качествам Джона, Громов с грустью отмечал в подопечном бескомпромиссность, прямолинейность и неприятие авторитетов, практически исключающие достижение больших высот в военных структурах и политике. Громову часто вспоминались слова одного из русских царей XVIII века, Петра Великого о том, каким должен быть идеальный подчиненный, и в Александрове фельдмаршал не видел ни намека на показную дурость и исполнительность: в Джоне не было ни тени тех качеств, которые необходимы, чтобы завоевать лояльность начальства1. Напротив, подопечный часто смотрел на уважаемых людей как на форменных идиотов, будто нисколько не сомневался, что они такими и являются.
Иногда характер Александрова приводил к особенным осложнениям. Однажды, например, Джон умудрился перейти дорогу влиятельной криминальной группировке. Дело было так: идя по улице, Александров увидел, как один авторитетный преступник яростно бил старика, сделавшего бандиту замечание о припаркованном в неустановленном месте летающем автомобиле. Мафиози успел нанести несколько ударов по лицу уже лежавшему бедняге, когда Александров окликнул злодея и бегом приблизился, придерживая рукой фуражку. Высокопоставленный бандит в недоумении посмотрел на Джона: перед злодеем предстал белокурый широкоплечий мужчина средних лет. Ростом человек казался чуть выше среднего. Крепкость телосложения странным образом сочеталась с худощавостью. Начищенные до блеска черные ботинки, идеально выглаженные брюки однотонного зеленого цвета, такого же оттенка китель из ткани высочайшего качества создавали впечатление, что человек этот буквально сошел с одного из агитационных плакатов, которыми наводнились города Конфедерации с началом операции на Марсе. Бандита смущала лишь одна деталь, мешавшая без промедления наказать наглеца, – эмблема генерального штаба, зловеще сверкнувшая на фуражке с высокой тульей. Гангстер медлил, переминаясь с ноги на ногу, нервно щупая пальцами одной из рук липкий от крови перстень. Внезапно взгляды противников
Речь идет о тексте Указа российского царя Петра I от 9 декабря 1709 года: «Подчиненный перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство».