Грани Обсидиана. История Берты. Наталья Колесова
да так крепко, что и не заметила, как белый конь проскакал несколько ли по белой дороге.
Проснулась вновь – уже от тишины и неподвижности. Выглянула из-за плеча неожиданного попутчика. Хотя давно стемнело, ясный месяц и яркие звезды позволяли разглядеть расчищенную тропу (из-за высоченных сугробов по обеим сторонам скорее провал), ведшую от дороги. А пуще всего на близость жилья указывал далекий теплый свет в окошках дома. Ее дома.
– О! Уже приехали? – Конь переступил всеми четырьмя ногами, но вытерпел бесславное сползание Берты со своего крупа. – Придется спешиться, чтобы лошадь по тропе провести, – сказала она, прилаживая поданные сверху лыжи. – Поешь, обогреешься, а завтра с утреца уже и тронешься.
Оглянулась и удивилась, увидев, что парень даже с места не сдвинулся. Смотрел поверх ее головы на утопавший в снегу хуторок. Тень от лохматой шапки падала на лицо: только подбородок и неулыбчивые губы и разглядишь.
– Ты чего?
– Не думаю, что это хорошая мысль, – сказал всадник. Как-то задумчиво: хочет, чтоб поуговаривали его?
– Ну да, куда как лучше в мороз и в ночь одному ехать! Ты заговоренный, никак? Ни зимы, ни зверей не боишься?
– Не боюсь, – просто сказал парень и двинул с места в галоп, кинув напоследок: – Иди домой, мать беспокоится!
Оторопевшая девушка не успела выкрикнуть вслед ни слов благодарности, ни прощания. Проводила удалявшегося всадника взглядом и помотала головой: ну бедовый малый!
Мать, конечно, беспокоилась, да так, что чуть за косу не оттаскала. Досталось потерявшейся старшенькой тумаков по шапке, да по подставленной спине: хорошо, одежда толстая, и у матери руки не очень сильные. А отведя душу, запричитала над замерзшей дочерью, загнала греться на печку к сонным девчонкам; туда же и горячий сбитень подала. Натянув толстые носки, оттаявшая Берта к похлебке уже слезла сама. Ела, попутно рассказывая о своем заплутании и нежданном помощнике. Мать ахала; дедушка, тачавший у печи сапоги, по обыкновению молчал, но Берта не обманывалась: обычно он ложится спать с курами, значит, ждал задержавшуюся внучку, беспокоился.
Родительница осердилась, что дочь ничего о спутнике не узнала: ни где живет, ни как зовут. Кого благодарить, кого в молитвах поминать? Пристыженная Берта огрызнулась: мол, он тоже ее имени не спросил, да и вообще она могла бы спокойно сама завтра до дому добраться! Получила очередную, хоть и не сильную, затрещину и побрела опять на печку. Укутывая опухшие от мороза ноги-руки, вспомнила, как тепло и надежно было ей за широкой спиной незнакомца: дремала, как младенец, ни о чем беспокоясь-не думая. Уже проваливаясь в сон, прошептала короткую молитву за него, скачущего в ночи – здоровья и благополучия в дороге, куда бы та не вела.
***
Все ж таки подморозилась Берта знатно: наутро проснулась с отекшим горлом, ломотой во всем теле, кашлем и жаром. До обеда мало-мальски шевелилась по хозяйству, а потом ее опять загнали под одеяло. Так и провела несколько дней, просыпаясь лишь по нужде, да когда встревоженная семья накормить-напоить