Осенний лист, или Зачем бомжу деньги. Владимир Царицын
на кота.
Котяра сидел у порога (как всегда его появление оказалось неожиданным!) и нагло смотрел на Сидоровского гостя, облизываясь.
– Это у тебя кто, Кот Бегемот? – спросил Мотовило, проявляя необычную для мента начитанность.
– Кот-живоглот. Видишь, капитан, он на тебя облизывается. Сожрать хочет.
– А ты его что, не кормишь?
– Он сам себе пропитание ищет.
Мент снова внимательно посмотрел на кота, с сомнением покачал головой:
– Подавится. Менты не каждому коту-живоглоту по зубам. Как ты его зовёшь, кстати?
– Никак. Он кот самостоятельный. Приходит, когда захочет.
– Твой?
– Сторожа местного. Ко мне заходит, чтобы пожрать. Иногда пытается что-то рассказать, но я его языка не понимаю.
– Это ничего, – успокаивающе сказал Мотовило. – До весны здесь отшельником проживёшь, понимать станешь. И не только кошачий язык. С призраками начнёшь разговаривать. С тенью своей.
– У тебя закурить найдётся? – спросил Сидоров, сбавив обороты и ощутив вдруг симпатию к толстому капитану.
– А как же! – Мотовило полез в карман. – Я без двух пачек сигарет в кармане на службу не выхожу.
– Две пачки? Так много выкуриваешь?
– Много, – соглашаясь, кивнул капитан. – А иногда вот такие, как ты – нищие миллионеры – закурить просят. Приходится угощать.
– Не хочешь, не угощай, – обиделся было Сидоров, но Мотовило сказал миролюбиво:
– Да ладно ты, не злись. Это я пошутил неудачно. На, кури на здоровье. Что я, не понимаю, что ли? С любым такая хрень произойти может. А может, бутылочку раздавим в порядке знакомства?
– У меня только подсолнечное масло.
– Рафинированное?
– А кто его знает?
Бутылка нашлась у капитана. Точнее, не бутылка, а двухсотграммовая фляжка с коньяком.
– Всегда с собой носишь?
– Всегда. Каждое утро перед выходом на службу кладу в карман две нераспечатанные пачки сигарет и наполняю коньяком фляжку.
– А руководство как на это смотрит?
– В ментуре все пьют. И руководство тоже. Если на этой грёбаной работе не пить, запросто свихнуться можно.
Они выпили и разговорились. Сидоров опьянел сразу. Может, поэтому излил душу капитану Мотовиле. А может, Сидорову просто необходимо было рассказать кому-нибудь всё, что его терзало и давило.
Мотовило был трезв, как стекло. Видимо половина фляжки коньяку для него являлось ерундовой дозой – так, для улучшения аппетита. Он внимательно слушал Сидорова, не перебивал, не спорил.
– Понимаешь, Гоша, – пьяно говорил Сидоров (в процессе распития коньяка они стали называть друг друга по именам), – понимаешь, Гоша, она, тварь, меня ведь не только из своей жизни выкинула, она меня напрочь жизни лишила. Я теперь никто! Дома у меня нет. Дача только эта, так она развалится скоро. Квартиру свою продал, деньги ей отдал. Работы у меня тоже нет. Она, Катерина, уговорила меня дело своё продать, чтобы в её бизнесе больше оборотных средств крутилось. Друзей,