Занятие для идиотов. Святослав Тараховский
его не возьмут.
– Россия – чудо. Я выиграю конкурс, снимут кино, и ты увидишь его в интернете.
– Я сегьезно. Пгишли мне сценагий, если здесь не пгокатит, я попгобую помочь в Америке.
– Не смеши напоследок, Саня.
– Ты дугак, дугак!
– Прекрати грязно материться.
– Голливуд – сплошь евгейский, хозяева и продюсегы ведущих компаний все поголовно из наших – один Стивен Спилбегг чего стоит! А Майкл Дуглас, а Гичагд Гиг? А все эти Голдвины и Майегы? Ты понял? А я все-таки имею прямое отношение. Пгиду, выложу сценагий и скажу: давайте это снимем, давайте договогимся, как пгинято у нашего нагода.
– Это как?
– Это значит: железно.
– И что они тебе скажут?
– Ну… скогее всего выгонят.
– За это стоит выпить. Чтоб ты никуда не ходил. Торгуй футболистами, Саня.
Левинсон кивает, быстро наполняет и опорожняет рюмку, тянется к салату, говорит сквозь непрожеванную рукколу, плюется сметаной.
– На девяносто восемь пгоцентов – выгонят. Но один, два шанса на успех остается – почему бы не попгобывать, раз ты говогишь – сценагий хогоший.
– Гениальный, просто, как все у меня. Саня, это не про футбол. Простая история про лесничего, который охраняет лес от браконьеров, среди которых его сын. Рушатся столетние стволы, крошится земля, стонут раненые, сверкают молнии и чернеет небо.
– Кгуто. Экология на примеге семьи? Мне уже нгавится.
– Чисто русская история, Саня, все русское тебе уже неинтересно. Не бери в голову.
– Ты хочешь, чтоб было кино?
– Очень умный вопрос.
– Не будь дугаком, пгишли сценагий! Экология – она везде экология. Сын против отца – вот на это голливудские евгеи точно могут запасть. А то у них все «Бэтмены» и «Голодные иггы» в мозгах. Кгизис идей, пойми.
– Ты пойми, пойми, американец… Саня, я хочу, чтоб мой первый фильм сняли в России. Чтобы у него был русский режиссер, русские артисты и русские зрители. Может, это глупо, но для меня принципиально. Я так писал, я так чувствую, Саня.
– Подводит тебя чуйка!.. Голливуд – ведь это что? это слава на весь миг! Целая планета! Пгокат, фестивали, пгизы – Михалков отдыхает! А гоногагы? Я бы подумал.
– Гонагагы… Я о кино, ты о гонорарах. Сволочь эмигрантская.
– Сам ты… Полный дугак.
Натапов кивает как болванчик и молчит.
Не об этом надо тебе думать, крутится у него в голове. А о том, что через два часа ты покинешь этот сказочный кабак, Шереметьево, родную землю, страну и меня. И, возможно, навсегда. Ты, Левинсон, должен думать, что ты уже не здесь, думать и дрожать. Я бы дрожал. А ты, Левинсон, жрешь коньяк, жуешь рукколу, смеешься и вякаешь о призах и гонорарах, словно это сейчас самое главное в твоей жизни. Странный ты, Левинсон. Я дружил с тобой столько лет и совсем тебя не знаю. Долбаный ты Левинсон, отваливай в свои долбаные Штаты.
Через два часа они оказались у стойки регистрации «Аэрофлота». Сурово и просто пожали друг другу руки; взглянули друг другу в глаза и, не сговариваясь, крепко обнялись. От друга сильно пахло