Остаток ночи в её бокале. Ольга Александровна Коренева
– деревянная уютная кафушка.
– Рита!
Обернулась. Блеснули чьи-то озорные глаза из-под джинсовой бейсболки. Чароита!
– Я так и знала, что сейчас тебя встречу – сказала она. – Идём, посидим, выпьем кофе.
Рита радостно согласилась. Они поднялись на крыльцо, вошли, и расположились за столиком в углу. Пруд за окном сказочно сиял, по нему вальяжно курсировали утки, периодически ныряя, их хвостики торчали над водой как поплавки. Они взяли кофе со сливками и пирожные. Рита поднесла пирожное ко рту, и вдруг её окатил холод воспоминания. Она сказала:
– Знаешь, самка кенгуру может, спасаясь от хищника, выбросить ему детеныша из сумки, чтобы съел и от нее отстал. Животное, что с него взять. Ужасно, когда так поступают родители.
– Забудь, – ответила Чароита. – О мёртвых либо ничего, либо только хорошее. Ведь было же хорошее что-то?
– Было. Пирожные.
– А я утром купила куриные окорочка, на упаковке было написано: «со вкусом курицы», – сказала Чароита и расхохоталась, блестя глазами.
– Прикольно, – отозвалась Рита грустно. Улыбка её медленно гасла.
– Забудь, – повторила Чароита. – У меня тоже, в детстве. Я жутко боялась мать. Бегу из школы, и бормочу: «Господи, Господи», хотя была атеисткой, как все. Но так боялась, что крестилась инстинктивно, вот откуда у меня это? Старалась незаметно прошмыгнуть в квартиру и нырнуть под кровать. Раньше кровати были высокие, железные, с панцирной сеткой, на них – длинные покрывала, до самого полу. У меня там была норка. Там у меня книжки, лампа. Я лежала и читала тихонечко. Пока мама не хватится.
– А она не обнаруживала это убежище во время уборки, мытья пола?
– Нет. Уборку я сама делала. Одна из моих обязанностей. Рано утром, перед школой. И младший братишка на мне висел. А старшая сестра – семь лет разницы, она была отличница, умница, слишком серьёзная, мама за неё переживала, считала, что замуж не выйдет, что «синий чулок». Её хозяйством не обременяла. Носилась с ней, блузки ей шила с рюшечками и кружевами. А я ходила в чём придётся, а потом донашивала её вещи.
– Вот как. Да-а, – сказала Рита.
И снова глянула в окно. Ей показалось, что вода в пруду озябла, стала зыбкой и блёклой. Утки превратились в даты прошлого, смута этих дат разъедала душу. Но она тут же вытряхнула из памяти всё это, отвела взгляд от окна, посмотрела на свою спутницу – с персиковым лицом, полнотелую, уютную, на губах белый штрих кремового пирожного, – и улыбнулась. Потом они медленно дефилировали по аллеям. Налетел холодный ветер, стало зябко, вдруг небо потемнело, и пошёл крупный снег, пушистые снежинки, величиной с бабочку капустницу, густо и хаотично неслись вбок и вниз.
– Вот так в нашем климате, – прокомментировала Чароита, – снег в середине мая. Только что было лето, и вдруг – зима.
Она достала из большой своей сумки две мягкие толстые шали. В красную закуталась сама, а бирюзовую протянула Рите. Чароита всегда, в любую погоду