Интимный портрет дождя. Ольга Александровна Коренева
дутые литературные авторитеты, и под них наспех строчатся романы,для чего обычно нанимают «литературных рабов» – голодных писателей среднего уровня. Вот так возникают серые бульварные романчики в ярких обложках. А настоящая литература выходит коллекционными тиражами за счет спонсоров, такие книги достать трудно, надо знать места.
–Не пойму, какой толк спонсорам бросать деньги на литературу? – удивилась Лена, – это же невыгодно.
–Дело не в выгоде, а в большем, – пояснила я. – Они так душу очищают, у них потом бизнес налаживается и жизнь улучшается.
–Они это понимают?
–Умные понимают. А глупые спонсорством не занимаются.
Я пригубила кофейный ликер, закусила шоколадкой и задумалась о своем романе. Назвала я его весьма символично: «Капкан на тень луны». Он был начат в 1990-ом, и в тот же год, почти сразу после того, как была написана первая глава, я придумала это название. Обычно назвать роман очень трудно. Мой роман удался. Дважды я носила его в издательства, где он был прочитан с интересом. Читали его по полгода, видимо, всей редакцией. Но печатать не стали – не коммерческий, слишком честен и хорош. Конкуренция «раскрученным» авторам. Я попыталась переделать его на бульварный – не весь, местами. Получилось занятно. Но по издательствам с тяжелой рукописью больше не потащилась. Зачем? Если судьба – книга увидит свет. На все воля Божья.
Когда меня застукали с моими «нелегальными книгами» в ЦДХ и выгнали, мы с дочкой переместились в Дом журналистов (ЦДЖ, Домжур, Гадюшник…). В Гадюшнике книжки расходились бойко, люди специально приходили, чтобы купить несколько экземпляров, я стала популярна. У меня появились знакомые среди музыкантов и политиков, завсегдатаев Домжура. Администрации это страшно не нравилось, ее это раздражало, такое всеобщее внимание к какой-то девчонке-писательнице и ее подружке-художнице, пигалице малолетней (это они мою дочку-старшеклассницу принимали за мою подружку), к этим двум выскочкам, которых еще и в ресторане угощают почитатели, эко дело… Особенно нас возненавидел бармен Слава, низкорослый толстячок в затемненных очках. Потерпев нас в гадюшных пенатах пару месяцев, он яростно выставил нас вон, предварительно избив мою дочку под радостные возгласы двух администраторш, стоявших на входе. Возможно, Слава был гей, а мы были для него как сорина в глазу. Для устрашения бармен помахал перед нами удостоверением сотрудника ФСБ. Мы не стали связываться с шестидесятилетним возможным геем, и ненадолго покинули Домжур, переместившись в ЦДРИ. В гадюшник мы наведываться стали в дежурство лояльного бармена Миши, ироничного невозмутимого мужчины. Точнее, не мы, а я, – дочка больше не сопровождала меня, так как после сотрясения мозга, которое она в тот раз получила и стойко перенесла на ногах (отказавшись идти к врачу), у нее начались сильные головные боли, впоследствии переросшие в тяжелую болезнь. В дальнейшем напряженная учеба в училище и работа интервьюером во ВЦИОМе, уличные социологические опросы на морозе, поквартирные опросы, и какие-то сложные подсчеты, которые ей приходилось делать, ведь она привыкла