Мир приключений (сборник). Василий Головачев
убить?
– Можем стереть человеческое «я», личность, что для пострадавших равносильно смертному приговору.
«Повторяю в третий раз, – тоскливо подумал Наумов. – Последний ли? Каждому надо доказывать, каждого убеждать… в том числе и себя самого. Когда же настанет время мысленного сопереживания, сострадания, сочувствия? Когда не надо будет убеждать собеседника, ибо он и без слов почувствует твою растерянность и тоску?»
– Зимин говорил, что и обычное «стирание» может дать отрицательный результат.
– Может! – разозлился Наумов. – И все же риск на порядок меньше.
– Риск все равно остается. – Молчанов предупредительно поднял руку. – Погоди, не спеши доказывать обратное, прибереги доказательства и красноречие для ВКС.
Наумов недоверчиво посмотрел в глаза начальника отдела.
– Так серьезно?
Молчанов почесал горбинку носа, утвердительно кивнул.
– Понимаешь, Валя, после открытия цивилизации на Юпитере над ним уже погибли двое исследователей… кроме твоих пациентов.
Наумов побледнел.
– Так что проблема несколько серьезней, чем ты себе представляешь. Открытие взбудоражило всю систему Ю-станций, ученые грезят контактом. Дальнейшее изучение планеты повлечет новые жертвы… и, возможно, та информация, которой обладают твои пациенты помимо своей воли, спасет не одну жизнь. Я понимаю. – Молчанов встал и прошелся по кабинету, остановился у окна. – Этико-моральная сторона любого действия ни для кого из нас не является отвлеченным понятием, но она не должна становиться самоцелью.
– Но я отвечаю за их жизнь. – Наумов тоже встал и подошел к окну. – Я врач и обязан думать о своих пациентах.
– А я обязан думать о живых, – тихо сказал Молчанов. – И здоровых.
В душе Наумова копились пустота, и холод, и странное ощущение вины. «За что? Перед кем? Будто и решения своего не менял, и аргументы не все исчерпал… но вот уверен ли в решении? Нет же, не уверен, иначе откуда взялись тоска и мука? Как это получается у Зимина: жизнь одних за счет жизни других?! Молчанов, по всему видно, тоже близок к его позиции… но не эгоизм же ими руководит, не холодный расчет – самые благие намерения… Стоп-стоп! Вспомни: „Дорога в ад вымощена благими намерениями!“ Господи, какой ценой иногда приходится расплачиваться за очевидное, самое простое и верное на первый взгляд решение! Кто способен оценить, что дороже: человеческая жизнь или знания, добытые ценой жизни? Нет, не так, страшнее: убить, чтобы спасти! Так? На войне когда-то тоже убивали врага, чтобы спасти друга… И это не то… при чем тут враг? Кто враг? Обстоятельства? Или я сам себе враг?»
Наумов взмок от усилий вылезти из болота рассуждений, в которое влез, пытаясь оправдать сразу двоих: себя и воображаемого оппонента, и вытер мокрый лоб ладонью.
– А ты как думал? – покосился на него Молчанов, словно зная, что творится в душе товарища. – Подчас принять решение труднее, чем его выполнить, и уж гораздо труднее, чем пожертвовать собой, поверь.
Наумов