Проза бытия. Иоланта Ариковна Сержантова
заслышав неизменно простуженный крик петуха, принимались скрипеть ставни времени. Занозистые, деревянные его шестерни крутились всё быстрее, уверенно поднимая задник с наскоро намалёванным рисунком рассвета, картонкой чёрного облака на двух верёвочках, да стрелой молнии, что была так похожа на оружие15 маленького лесного солдата в чёрной форме с красной перевязью.
– Надо же, он совсем не изменился. Словно выбежал с одной из тропинок, по которым я гулял в детстве. Кажется, последний раз я видел его именно там…
– И я!
– И я.
– И я…
Как полагается
Сияет разноцветная ручка радуги над сытным варевом котелка земли… Оно только-только вскипело, но окончился ливень, последние капли стекают песнью ласточки и вот, – уже готово, можно начинать.
Минувший дождь навесил повсюду фонарики мелких брызг. Рассвет обещал их возжечь, но что-то не торопится, вероятно страшится ожечься. Закутанный в серый пуховый плат облаков, он прикрывает зевающий рот кружевом, сотканным из цветов вишни, и любуется радугой издали.
Филин зычно торопит и нетерпеливо окликает зарю, так что с пней осыпается мишура мха. Он не ложился всю ночь, чтобы вовремя разбудить солнце. Кукушка перебивает его бесцеремонно, но, пристыжено замолкает вскоре, – у неё-то впереди ещё целый день. Тут же, словно нарочно, гуси принимаются кричать «ку-ку!» у всех на виду. Не скажешь, что обознался. Спросонья лает на гусей косуля, а те, опомнившись, разом принимаются за привычное всем гортанное «ха-ха».
Пепел облаков в поднебесье смешался с изгарью16 ветвей, ещё не обросших листвой. Ветер сметал птиц со скатерти неба в пригоршню, как хлебные крошки. По его вине тени живут словно сами по себе, отдельной ото всех судьбой.
Молодой лист клёна, беседуя с тенью, сетует на незавидный свой удел, раскачивает ладонью: «Так-сяк!», – говорит, у него, – «Так-сяк!», но сам-то, – улыбчив и свеж, ибо молод, да не понимает своего счастия пока. А как уразумеет, то уж окажется и сух, и стар.
Ветер, нагулявшись в его голове, метёт подсолнечную шелуху почек с тропинки, и треплет за щёки розовые от юной свежести щёки первых листьев винограда.
Понукаемы тем же ветром, под окном топчутся промокшие насквозь кусты вишни и измятый гроздьями будущих ягод кусты калины. Зелёные их платки да кепи мелькают часто. Пеняя на то, ветер сухо и строго шепчет им о чём-то.
И поверх всего, летит ворон. Раскрыв объятия навстречу земле, стремится к ней, не сдерживая радости, будто бы после долгой разлуки, а она смущается, прячется своё кокетство под снегопадом вишнёвых лепестков. Как оно и полагается каждой добродетельной девице.
Бывает
Не понимаю, перед кем я провинился, и в чём именно, но… меня укусила божья коровка. Она буквально вцепилась в руку чуть повыше запястья, когда, выйдя на перекрёсток трёх дорог, я раздумывал, по которой свернуть. Каждая казалась достойной того, чтобы потратить на неё толику своей жизни.
По
острым хоботком клоп-солдатик протыкает то, что намеревается съесть
пепел, зола