Особенная. Лидия Чарская
на цыпочки, чтобы достать губами до его головы, с которой он, поклонившись, снял шляпу.
– Папа! Как я рада! Можно я буду вас так называть?
– Дорогая Лика! – Карский выпрямился, несколько раз подряд поцеловав нежные ручку и щечку падчерицы, и девушка смогла рассмотреть его выразительное, несколько усталое лицо с тщательно выхоленными баками и честными, суровыми, чуть прищуренными глазами.
– Мы будем друзьями, не правда ли, Лика? – продолжал он. – Я так люблю, так уважаю вашу маму, а вы ее дочь – и этим сказано все!
– О, Андрей! – вмешалась Мария Александровна. – Пожалуйста, говори Лике «ты» – она ведь совсем еще дитя.
– Это само придет со временем, если, конечно, она позволит, – любезно улыбаясь, ответил отчим.
– Лика, злая! А меня ты не узнаёшь?
– Боже мой! Толя! Ты ведь Толя, правда?
И Лика протянула обе руки молоденькому пажу, который во все глаза смотрел на сестру.
Лика едва узнавала в этом миловидном, с черными усиками, молодом человеке братишку Толю, с которым она не раз, обманув бдительность мисс Пинч, потихоньку от старших играла в лошадки.
– Толя, милый Толя! – и она несколько раз подряд поцеловала брата.
– Постой! Постой! – с озабоченным видом остановил ее тот. – Дай рассмотреть тебя хорошенько!.. Ох, да какая же ты стала славненькая, сестренка! Настоящая красавица, совсем как мама, право, вот тебе раз!.. – и он шутливо развел руками.
И действительно, Лика была очень хороша собой. Белоснежное личико с тонким породистым носиком, несколько припухлые розовые губки, большие, чистые серые глаза, мягко сияющие из-под темных, прихотливо изогнутых бровей, длинные черные ресницы, делающие глаза значительнее и темнее, и целый сноп белокурых волос с золотистым отливом – все это создавало одно чудесное и гармоничное целое, которое оттеняла неподражаемая простота во всех движениях, бессознательная грация и какое-то врожденное благородство осанки.
– Милая ты, милая моя сестреночка! – с искренним восторгом повторил Анатолий, не спуская с сестры восхищенного взора своих веселых, жизнерадостных глаз.
Но Лика почти не слышала и не чувствовала того, что происходило вокруг нее. Словно во сне, как зачарованная, шла она, опираясь на руку брата, отвечая бессознательными улыбками на обращенные к ней взгляды.
И как будто сквозь тот же сон она говорила с кем-то, кого подвел ей отчим, пожимала чьи-то протянутые ей руки и улыбалась, но кому улыбалась – она сейчас решительно не различала.
В том же зачарованном сне провела Лика те три четверти часа, за которые она перенеслась из Петербурга в Павловск, и очнулась только перед решеткой, отделяющей их дачу, расположенную поблизости парка, от пыльного Павловского шоссе.
– Пойдем к Рен! – тут же предложил Толя и, подхватив сестру под руку, бегом помчался с ней по прямой, как стрела, усыпанной мелким гравием дорожке сада.
Остановившись, Лика невольно отступила в смущении: она