Мисс Билли. Элинор Портер
опустевшем доме на другом конце города, изливая свою тоску на четырех страницах, адресованных «милому дяде Уильяму».
Глава II
Страта и ее обитатели
Бертрам Хеншоу называл дом на Бикон-стрит Стратой1. Это сильно раздражало Сирила и даже Уильяма, хотя они понимали, что это «всего лишь Бертрам». Все двадцать четыре года, что Бертрам прожил на свете, это «всего лишь Бертрам» было его проклятием и спасением. Однако дом на Бикон-стрит, где жили три брата, действительно был «стратой».
– Понимаете, – легко объяснял Бертрам новым знакомым, которых удивляло это слово, – если бы я мог отрезать фасад от дома, как ломоть кекса, вы бы лучше поняли. Представьте себе, что на Банкер-хилл вдруг случилось извержение вулкана, и дом засыпало слоем пепла. Археологи будущего будут потрясены, когда раскопают его через много месяцев усердной работы. Вот послушайте, что они обнаружат.
Первый слой – верхний этаж, слой Сирила. Голые полы, скудная, но тяжелая мебель. Пианино, скрипка, флейта, книжные завалы и ни одной занавесочки, подушечки или безделушки. «Здесь обитал скромный человек, – скажут археологи. – Одинокий ученый, музыкант или монах».
Затем они раскопают слой Уильяма, четвертый этаж. Кто такой Уильям? Брокер со Стейт-стрит, обеспеченный вдовец, высокий, сутулый, лысоватый, близорукий обладатель самого доброго сердца в мире. Но чтобы понять Уильяма по-настоящему, нужно увидеть его комнаты. Уильям – коллекционер. У него хранятся четыре белых камешка с тех пор, когда он был годовалым младенцем. Представьте, сколько всего он скопил за последние сорок лет. Миниатюры, резная слоновая кость, жуки, фарфор, нефрит, марки, открытки, ложки, багажные бирки, театральные программки, карты – он собирает всё. Великолепный беспорядок! И всё это хранится в его комнатах. Его новое увлечение – заварочные чайники. Представляете, как намучаются археологи, пытаясь понять, как это сочетается с «монахом»?
А потом они доберутся до моего слоя и запутаются окончательно: сплошные краски и мольберты. Никакой связи с монахами и коллекционерами. Видите? – весело заканчивал повествование Бертрам. – Поэтому и Страта!
Нередко это слово срывалось с языка Сирила и даже Уильяма, хотя оно им не нравилось. Друзья Хеншоу тоже называли дом Стратой.
С самого детства мальчики Хеншоу жили в этом уютном просторном доме, выходящем окнами на Общественный сад. Здесь родился их отец, здесь умерли их родители – почти сразу после того, как выдали замуж старшую дочь Кейт. В двадцать два года Уильям Хеншоу, старший из сыновей, привел в дом невесту, и вместе они создавали семейную обстановку для двух осиротевших мальчиков, Сирила и Бертрама. Через пять лет после свадьбы миссис Уильям скончалась, и с тех пор дом не знал женской руки.
Шли годы. И дом мало-помалу обрел свой нынешний вид.
Тридцатилетний Сирил – гордец, одиночка, ненавидевший собак, кошек, женщин и беспорядок, – уединился со своей музыкой на пятом этаже. Сорокалетний Уильям проводил среди драгоценных коллекций почти все свободное
Стра́та (от лат.