Золотые ласточки Картье. Екатерина Лесина
И вы тут?! – воскликнул он, расплываясь в счастливой улыбке, а вот Витюшина матушка, которая, конечно, не могла остаться в стороне и явилась, дабы проводить дорогое дитятко в дорогу дальнюю, напротив, нахмурилась.
– Что вы тут делаете? – поинтересовалась она скрипучим голосом.
– То же, что и остальные, – за Софью ответила Лялька.
Остальные Марии Аркадьевне понравились еще меньше, чем Софья.
– Нам обещали знакомство с приличными девушками, – сказала Мария Аркадьевна, подхватывая Витюшу под локоток.
– Хотите сказать, что мы неприличные? – фыркнула Ника.
Ответом ее не удостоили.
– Витюша, мы…
– Отправляемся, – перебил Стас, покидая насиженное место. – Вы и так опоздали. Идем.
И странное дело, Витюшина матушка, которая не стеснялась и Софье выговаривать за то, что она, Софья, перегружает мальчика работой, замолчала.
Молчала долго. До самого отъезда.
И только когда Витюша, скинув сумки в багажное отделение белого автобусика, обнял матушку, всплакнула, сказав:
– Ты уж там поосторожней… Одни хищницы кругом.
Хищницы вились вокруг Стаса, норовя прикоснуться невзначай, задеть то рукой, то бедром, замирали в картинных позах, и Лялька любовалась этой чужой охотой.
– А ты ему понравилась, подруга, – сказала она, усаживаясь рядом.
– На свою голову, – Софью это обстоятельство, если, конечно, оно было правдой, не обрадовало.
В автобусе пахло керосином.
Нет, автобус был хороший, комфортный, но керосином все равно пахло. И быть может, этот запах лишь чудился человеку, но меж тем для него был весьма реален.
И будил воспоминания.
Не только запах, но и люди… голоса…
…Тогда он тоже слышал голоса за тонкой стеной, которая казалась такой ненадежной. И вжимался в продавленный диван, единственное его убежище, трясясь от мысли, что ручка на двери повернется и кто-то из тех, говоривших, войдет. Найдет. И как тогда быть?
Аннушка была мертва, и этого – человек осознавал сие отстраненно – не изменить. А его посадят. И из университета выгонят. Почему-то факт неминуемого исключения из университета беспокоил его едва ли не сильней, чем перспектива провести лет десять за решеткой.
Или пятнадцать.
Тогда он не знал, сколько полагается за непредумышленное убийство… а ведь он не умышлял.
Так получилось.
И тогда, много лет тому назад, дверь все-таки открылась. Пахнуло бензином… Он так и не понял, откуда взялся этот запах в съемной квартире.
– Анька? – Он не видел лица Никуши, но голос узнал. И тень, которая выделялась и в темноте. Это ложь, что ночь не годится для теней. – Выметайся из моей хаты, тварь… Десять минут тебе.
Она постояла на пороге, небось щурилась… У нее было плохо со зрением, но Никуша скорее скончалась бы, чем пополнила ряды очкариков.
Красавица.
Анна, мертвая, но еще теплая, красавицей себя не считала. Напротив, когда он говорил это, то смеялась, отнекивалась, мол, ничего-то в ней особенного