Общий враг. Павел Мамонтов
в ответ на этот звук раздались выстрелы.
Я рухнул на землю и с трудом освободил нож. В нос ударил запах железа и крови. Надо мной, там, где только что была моя голова, басовито прогудели пули. И тут началось: автоматные очереди, крики, росчерки трассеров, свист пуль. Вспышки выстрелов озарили лес, они высветили мечущихся по нему людей, кричащих, матерящихся. С другой стороны дороги тоже послышалась стрельба.
«Как же остальные?» – запоздало подумал я.
Ответом была короткая акцентированная (это я тоже на слух определил) очередь, и один из разбойников опрокинулся на землю. А на меня из кустов внезапно вылетел бандит. Встреча для нас обоих оказалась полной неожиданностью, но я отреагировал быстрее. Остановил врага коротким, снизу вверх, ударом в пах под броню и двумя росчерками ножа перерезал сухожилия под коленями. Противник издал сдавленный сип и повалился на землю. Словно только и дожидаясь этого сигнала, наступила полная тишина. Звенящая, которая бывает только после боя.
– Ты чего на линию огня вылез? – заставил меня вздрогнуть голос сзади.
– Да, так я это… вроде… в общем… дядь Коль, вы, что ли? – промямлил я, оборачиваясь.
– Да, я, – дядя Коля стоял в трёх метрах от меня. – Ладно, – сказал он, – пусть отец тебя уму-разуму учит, Чингачгук, блин.
И три раза пропел выпью. Ему ответили, тоже три раза, – условный знак: значит, всё в порядке.
– Дядь Коль, а как вы меня увидели? И как вообще нашли?
– Мал ты ещё меня обманывать, давай бери трофеи. – Он показал ногой на разбойника без сознания. – И пошли на дорогу.
На грунтовом тракте лежали убитые и пленные разбойники (тройка отца взяла живыми двоих), чуть дальше в ряд стояли телеги с товаром. В засаде было всего двенадцать человек, никто из них не ушёл, наш отряд потерял одного. На обочине дороги горел костёр. Пока я занимался делом: собирал трофеи из леса, помогал раненым, – чувствовал себя нормально, но потом, что называется, вдруг накатило. Наверное, реакция организма на стресс или что-то вроде этого. Заколотилось сердце, к горлу подступил комок, настроение стало отвратительным. Вместе с этим пришло какое-то непонятное чувство утраты. Я постоял, подумал, потом сел, унимая дрожь в руках и сердцебиение. Меня никто не трогал, только спросили, не режет ли глаза свет от костра. Я отрицательно мотнул головой. Разбойника, которого я взял живым, отец приказал добить, его бы всё равно не довезли до городка. Бандиту перерезали горло, и, можно сказать, ему сильно повезло. Разбойников в Колонии очень не любят.
Говорят, человек всю жизнь помнит первого убитого, помнит его последние слова. Говорят – убитые часто снятся. Я никого не запомнил, посидел, подумал, отдышался. А потом просто выкинул всё из головы. Ну убил и убил, подумаешь, забыли. Но свои ощущения в тот момент, когда нож пробивает кость и входит в мозг врага, я хорошо запомнил. И ещё сладостно-приятное и мерзко-отвратительное чувство, когда лишаешь человека жизни. Отец потом говорил со мной об этом случае. Я рассказал ему всё: и