О чем говорят женщины. Алиса Лунина
его совсем не любите?
Вика взглянула на Таню едва ли не с участием:
– Мне говорили, что ты странная, с придурью, но чтобы так… Ну причем тут вообще любовь? Просто демографическая ситуация в стране сложная, мужчин на всех желающих не хватает. И я за свое буду биться. Не отдам. Так что уж давай как-нибудь договоримся. А впрочем, поступай, как знаешь. Если совесть позволяет – можете встречаться дальше.
– Нет, этого больше не будет, – твердо сказала Таня, – я обещаю! Мы расстанемся.
Вика поднялась, вышла в коридор и молча ушла.
…– Таня, – мама приподнялась с кровати, – кто приходил?
В последний месяц она редко поднималась, все больше лежала и только иногда привставала, чтобы погладить собак.
– Агитаторы, на выборы приглашают, – сказала Таня.
– А что это у тебя такое лицо? – забеспокоилась мама. – Они тебя чем-то расстроили?
Таня наклонилась, чтобы спрятать лицо, и погладила собак – черно-белого Мотю и бело-черного Прохора. Обе собаки были крупными дворнягами. Таня подобрала их когда-то на улице в морозы.
– Все хорошо, мама, скоро Новый год, будем отмечать! – Таня вымученно улыбнулась.
– Конечно, праздники – это замечательно, – кивнула мама, – я испеку для вас торт. А хочешь – даже два. «Огонек» посмотрим. Все хорошо.
Раньше Таня вообще не представляла Димину жену – она была для нее полной абстракцией. Таня не могла воспринимать ее как живого человека, разве что как строчку в Димином паспорте. А после встречи с Викой та обрела плоть и кровь, и оказалось, что это живой человек. У нее есть имя и брови вон татуированные. И ей тоже может быть грустно, больно, обидно. Как самой Тане.
Димина жена стала для Тани живым человеком, а совершать подлость по отношению к живому человеку значительно сложнее, чем если бы ты имел дело с абстракцией. Тут уже включаются всякие дополнительные смыслы типа совести, жалости и т. д. А этого «добра» у Тани было, пожалуй, даже с избытком. И потом – ребенок. Маленький больной мальчик. И если для его здоровья и благополучия нужно было принести в жертву свое личное счастье, то Таня готова. И думать не о чем.
…На следующий день Таня сказала Дмитрию, что им надо расстаться.
– Почему? – изумился он.
– Я больше не хочу краденого счастья.
– Ты дура, – серьезно сказал он, – счастье не бывает краденым и вообще не нуждается ни в каких эпитетах.
Был очень морозный декабрьский вечер, они стояли в их любимом сквере. Таня понимала, что у нее совсем немного сил, и, если Дима окажется настойчив, ей будет трудно настоять на своем.
– Мы оба будем жалеть об этом, Танька! Понимаешь?
В его глазах застыла растерянность.
– Конечно, Дима, я знаю. Да, мы будем жалеть. Но так надо.
– Кому надо? Какая-то глупость, я ничего не понимаю… Хорошо, я сделаю, как ты хочешь. Прощай? – почему-то вопросительно сказал он.
«Господи, где мне взять силы, чтобы не разреветься прямо здесь. Только не сейчас, потом будет можно…»
– Прощай! – она развернулась и почти побежала