Постфактум. Дмитрий Королевский
человек, те, кто сами решили посещать уроки, во многом отставали от него. Несколько блестящих ответов и прочтенное по памяти стихотворение стали причиной зависти, а потом и откровенной ненависти, со стороны некоторых горе-учеников. Его отлупили сразу же после занятия, по дороге в казарму. Трое пацанов, за год не запомнивших алфавит, и девчонка, не упускающая возможности пообжиматься с парнями во время перемены. Тогда Илья решил не выделяться, быть как все и даже хуже. Однако, это не мешало главному – знаниям. Он твёрдо знал, что лучший в классе, знал об этом и старик Абдул.
– Как ты это делаешь? – Илью разбирало любопытство. – Сначала меня вырубил, потом диггеров взмахами рук на землю уложил. Телекинез? Телепатия?
– Рус же, по челу видно – рус, но вот гутаришь, ей-богу, не по-ихнему! – кустистые брови гмура сошлись к переносице. – Как, спрашиваешь, приложил я вас? Магия это, отрок, – Годогост тяжело вздохнул, взгляд его стал печальным, задумчивым. – Наследие лесных родственничков – альвов, будь они неладны!
Телепатия, телекинез – термины, что вычитал Илья в книгах, – в какой-то мере объясняли и его способность чувствовать эмоции других людей. Но вот магия – это же сказка, как та… про странствия мага. Пожелтевшая книга была без обложки, да и последних страниц не хватало, поэтому Илья всегда сам додумывал финал этой истории…
– Я гмур, отрок, житель подземелий, мастер-кузнец, продолжатель великого рода Градимира Ключника и позор своей семьи, – сокрушённо продолжил Годогост, свесив голову на грудь. – Понимаешь?!
– Нет.
– Никакой я не мастер. Железо и другие металлы… Я никогда не чувствовал их, а они не подчинялись моим рукам. Мой род, издревле славившийся своими непревзойдёнными, хитрыми и крепкими замками, надёжно запиравшими сокровищницы по всей Руси и за её пределами, лишился одного из своих продолжателей. Я не мог и ключа выточить, не говоря уж о сложных механизмах! Зато магия мне удавалась с пелёнок! Мне, гмуру Южного королевства, жителю Острой горы!..
Эмоциональная речь Годогоста была прервана раскатами новых выстрелов. Услышав истошный женский крик, долетевший со стороны Руин, притихшая Ясмина изменилась в лице. Девушка вскочила с кровати, зажимая рот ладонями, по щекам её вновь побежали слёзы.
– Это Ирада, моя бедная тетя, – прошептала девушка сквозь рыдания. – Вот уже несколько месяцев она не могла подняться с постели. Болотный клещ укусил её за спину, и у неё отказали ноги.
Снова слёзы. У этой девицы всё время глаза на мокром месте. Илья не припоминал, чтобы девочки в Интернате вели себя настолько сентиментально. Борьба за лучшие места в казарме, за понравившихся парней, одежду и совсем уж дефицитную косметику делали из них жестоких, алчных стерв. Показать слёзы – значит, показать слабость. Это было недопустимо. Ясмина же – другая. Её внутренний мир соответствовал привлекательной внешности. Как, впрочем, и уродства интернатских девчонок согласовывались с их же мировоззрением. Даже бесформенная глыба жира – воспитательница Сабина – выглядела