Третьего тысячелетия не будет. Русская история игры с человечеством. Глеб Павловский
альтернативности.
20. Октябрьская революция и коммунистический акт спасения. Предшественники превращаются в «пережитки».
– Привыкли считать, что главная цель революции – создать нового человека. Это не восходит к 2000-летней попытке христианства обновить человеческую натуру?
– Проще пересотворить человека. Новая тварь – новый человек. Это значит, что на человеке есть долг. Он должен переначинать себя, значит, обязан отказать себе прежнему. Он участвует в коллективном действии самоотрешения, где каждый призван к этому действу, – откуда появится новый человек, как не из тебя самого? Вот почему, когда Павел вводит формулу: «Все мертвые воскреснут», этим он ведет к компромиссу. Решающим является, что в этом действе человек не смеет опереться на прежнее – переначиная себя, он прошлое пересоздает. Воскрешение мертвых – это пересоздание предшествований с их обращением в свои прологи. Мертвые люди уже не где-то в геенне сами по себе – они мои пропилеи, они мой пьедестал! Тогда все выстраивается.
– Но революция началась с того, что мы отреклись от старого мира с его историей.
– Из известных нам классических революций (которые, регионализируясь, пространственно отграничивают себя, затвердев в нациях) только Октябрьская революция притязала на буквальную планетарность. Она отрешает всех и каждого от всего, что было. Она берется пересоздать все вообще – буквально всякое прошлое обратить в свой пролог и преддверие! Конкретно же действует суженно: из преддверий отбирается Французская революция как момент исторической кульминации.
Но Октябрь обещает, что в России все не закончится, как у Конвента. Отсчитывая себя от Великой французской, русская революция рассматривала ее как то, чем она не станет. Советская Россия с буквалистской горячностью рухнула в катастрофу 1930-х только потому, что русский Термидор в 1920-е не удался. В России не нашлось основной посылки термидора – отринуть пограничность духа, буквализм прямого вхождения в человечество.
Ничего не понять вне замаха русской революции на пересоздание человека, совершенствование его одномоментным коммунистическим актом. Сгущение во времени проливает свет на одноактность перемены. Ее планируют буквально в планетарном масштабе – в прологе у Октября все прошлые. Все истории революций сжаты до одноактности, и мы всюду их обнаруживаем как свои предпосылки. Все реформы, все революции – все якобы «уже было», раз все они в нашем сознании. Измеряя революцией результат всемирной истории, мы злоупотребляли словом предпосылка, – изобличая операцию обращения былых существований только в наши преддверия, в наш пролог.
– Изменяя людей живьем, советские не желали принять мертвых просто такими, какие те есть?
– Прочитай «Чевенгур», читай Платонова 1930-х – тот в ужасе. Он видит, как, всех загоняя в прологи к себе, мы их всех обратили в мертвых вместо оживления! Вместо того чтобы оживить их, отсекаем их в «пережитки» – мертвим. Мертвого прошлого в жизни скапливается все больше.
Мы