Франция. Магический шестиугольник. Татьяна Щербина
заведений, спецобслуживания и спеццен. Франсуа Миттеран любил посещать ресторан «Le Fouquet’s» на Елисейских Полях, один из самых дорогих, но желающим оказаться лицом к лицу с президентом вовсе не обязательно было раскошеливаться: можно было провести вечер с чашкой кофе.
В Париже есть рестораны всех народов мира, где не только кухня, но и официанты, и дизайн аутентичны: так что можно, не выезжая из Парижа, вдохнуть атмосферу хоть Индии, хоть Африки, хоть Америки, хоть России. Можно совершить и путешествие во времени: например, в знаменитое кафе «La Сloserie des Lilas», где к каждому столику прибиты медные таблички с именами известных писателей и художников: Бодлер, Верлен, Дега, – там, где любил сидеть каждый из них. Все в этом кафе, вплоть до клавесина, на котором играют то же, что и полтораста лет назад, осталось прежним.
Кафе – основа парижской жизни.
Кафе есть и в Лувре, и в Версале, и в здании знаменитого театра «La Сomedie Francaise» – собственно, эта неотъемлемая и, возможно, главная составляющая парижской жизни и создает ощущение сосуществования всех эпох, стилей, народов. Кафе оживляют исторические монументы, которые, таким образом, не просто «посещают» – в них живут, как живут люди и в домах XIII века, которых сохранилось немного, но они за семь веков не превратились в рухлядь благодаря чисто французской черте: ежедневно поддерживать в первозданном виде все свои сооружения и ценности. Отколупнулся кусочек штукатурки – тут же заделали, нагадила птичка – тут же помыли. Я жила в доме XVIII века, где построенную тогда же деревянную винтовую лестницу в подъезде натирали каждый день – оттого она и не снашивается уже два века. На доме этом не было таблички «памятник архитектуры» – дом как дом, каких много в Париже.
Лувр впустил в себя стеклянную пирамиду, оставаясь самим собой. Пирамида стала приглашением новому тысячелетию спуститься в музей предыдущего.
Шарль Бодлер сетовал в стихах: «Старого Парижа больше нет, форма города меняется, увы, быстрее, чем сердце смертного». Мопассан, как извест но, ненавидел построенную при нем Эйфелеву башню, считая, что эта пошлая железяка непоправимо испортила город благородного серого камня. Но в том и фокус Парижа, что он постоянно встраивает в свою историю современность, монтирует ее в живую жизнь. В отличие от России, история во Франции не отменяется и не заменяется «новыми веяниями»: Лувр впустил в себя стеклянную пирамиду, оставаясь самим собой.
Центр современной культуры Жоржа Помпиду– с вывернутыми наружу разноцветными трубами-кишками. Это был писк моды семидесятых.
Пирамида стала приглашением новому тысячелетию спуститься в музей предыдущего и посмотреть через стекло на каменные дворцы вокруг, как смотрят на драгоценную картину в раме, понимая, что ничего подобного уже не будет создано. Район, известный как «Чрево Парижа» (так называется и один из романов Эмиля Золя), когда-то был дном, клоакой. Решено было нехорошее место сделать как можно более благородным. Сначала построили Бобур, он же центр современной культуры Жоржа Помпиду, – с вывернутыми